Якоб Ланг - Наложница фараона
Елена открыла глаза. Было больно шее, рука затекла. Она так и задремала на табурете у стола, положив голову правым ухом на руку, согнутую в локте, так что ладонь свесилась. Теперь Елена подняла голову, опустила руку и пошевелила ладонью. Уху тоже было больно. Несколько мгновений ее занимали эти болезненные ощущения; из острых они постепенно преобразились в тупо ноющие, а после и совсем исчезли. Тотчас она вдруг поняла, увидела, что в кухне совсем темно и в окно глядит зимняя темнота. Уже совсем поздно. В ее сознании эта темнота позднего зимнего вечера соединилась с внезапной тревогой за сына. Она быстро поднялась и быстро пошла из кухни, и громко звала:
— Андреас! Андреас!..
Она вошла в его комнату и позвала тревожно:
— Андреас!..
Нет, не откликнулся.
Его еще не было дома.
Но ей тревожно показалось, что уже совсем поздно, что он еще никогда не приходил так поздно. Обычно она боялась вечером отворять дверь, боялась грабителей и разбойников, хотя в городе редко случались какие-нибудь страшные происшествия. У Андреаса был ключ, и когда он поздно возвращался, он отпирал дверь своим ключом.
Но вот сейчас нерассуждающая отчаянная тревога погнала ее к двери. Досадуя на свои пальцы, которые вдруг стали дрожать, и на ключ, который туго поворачивался; она наконец справилась с замком, нетерпеливо откинула щеколду и выбежала на темную лестницу. Теперь она бежала по ступенькам, как будто уже знала… Бежала без страха, оставив за собой распахнутую дверь, даже не прикрыла ее.
Андреас лежал внизу, в самом начале лестницы, голова у первой снизу ступеньки. Крови не было. Теплый плащ и шапка смягчили удар. Он не расшибся, когда упал. Было холодно, ветер задувал сюда, снег на шапке и плаще не растаял. Все это мать могла смутно различить в темноте. Она теперь не звала, не окликала его. Еще несколько оставшихся до него ступенек она словно бы и не пробежала, а пролетела, в темноте белыми ветровитыми лоскутами взвились и опали передник и откинувшийся на плечи головной платок. Она уже была на коленях близко к сыну. Прижалась крепко головой к его груди под одеждой, откинув плащ. Уловила биение сердца. Обеими ладонями ощупала его лицо, охватывая колкие юношеские щеки и округлый лоб — шапку сдвинула…
Ей показалось, что не слышно дыхания. Но горячо коснулось ее пальцев, приближавшихся к его губам. Он дышал слабо и дыхание было горячее. И лицо его горело… А глаза были закрыты, плотные выпуклые веки больным теплом затеплили пальцы матери.
Она быстро распрямилась и решительно подбежала к двери большого жилища, помещавшегося на первом этаже. В этом доме она мало говорила с соседями, и всегда она была тихой и деликатной. А сейчас она громко стучала в чужую дверь обоими кулаками, стучала, подняв руки, и быстро и нетерпеливо.
Соседский слуга отворил дверь со свечой в руке. За ним виднелись и сам сосед и его жена. Они были одеты, не выглядели сонными, значит, еще не было так уж поздно.
Сделались быстрые прерывистые расспросы; и она, казалось, и не слышала, о чем ее спрашивают, и что она отвечает; и не запомнила ничего. Но все она сказала быстро и как надо. Сосед со своим слугой, и жена соседа, и служанка, все подошли быстро к Андреасу. И вот уже подняли его и понесли наверх. Мать осторожно придерживала его голову и следила, чтобы руки не свешивались совсем вниз, не ударились бы о ступеньки.
Молодой слуга предположил вполголоса, что кто-то напал на Андреаса для того, чтобы ограбить. О ранении каким-нибудь оружием не могло быть и речи, крови не было совсем. Но не было на ощупь ни синяков, ни ссадин; не похоже было, чтобы Андреаса ударяли…
— Какое напали! — сосед презрительно хмыкнул на предположение своего слуги. — Вон кошель цел на поясе! А ты — напали!..
Теперь Елена тревожилась не то чтобы меньше, но у ее тревоги как бы появилась определенная цель — надо было подать помощь Андреасу — раздеть, уложить, напоить теплым питьем, настоянным на целебных травах. Эту целенаправленную тревогу переносить было легче, нежели то непоседливое неопределенное беспокойство, что мучило ее днем. Услышав, что сосед углядел в темноте кошель на поясе (плащ откинулся, пока поднимали Андреаса), Елена даже улыбнулась тихонько. Вот ведь каждому свое; скупому глаза выколи, все равно деньги углядит…
Уже подходили к дверям ее жилища. Огонек маленькой свечи, которую теперь несла служанка, смутно освещал ступени лестницы перед идущими.
— Какое — напали! — продолжал сосед. — Горячка у него, сразу видно. Может, еще с утра занялось, а походил по холоду и свалился к вечеру без памяти. Может, еще и выпил чуть лишнего…
Елена различила, как сосед покосился в ее сторону — не обиделась ли она, что он такое говорит о ее сыне… Но ей было все равно. Между тем, сосед продолжил:
— Не хватало нам только, чтобы это оказалась заразная горячка!..
Тут все, кроме Елены, начали вспоминать большие и малые эпидемии заразной горячки, о которых слыхали или пережили сами. Елена молчала, бережно придерживая голову сына. В голосе соседа она услышала опаску. Он вполне логично и справедливо боялся за себя и свою семью. Но Елена испугалась, что все они не захотят внести Андреаса в его комнату и положить на кровать. Тогда ей придется тащить его волоком, а от этого ему может стать больно; а поднять его на руки у нее нет сил. И она вдруг пожалела грустно о том, что он уже такой взрослый. Как хорошо, как легко было носить его на руках, оберегать его, когда он был маленьким. Или это теперь так казалось?..
Дверь в ее жилище так и оставалась раскрыта. И Елена теперь испугалась этого. Как же она могла не запереть дверь? Она вдруг забыла отчаянную тревогу, гнавшую ее вниз по крутой лестнице — к сыну…
Они внесли Андреаса в его комнату и уложили на постель. Теперь они хотели скорее уйти, боялись заразиться. И Елена хотела остаться наедине с сыном; она чувствовала, что так ей будет легче, спокойнее ухаживать за ним. Но все же сосед желал иметь уверенность, что горячка Андреаса — незаразная. Поэтому он велел своему слуге сбегать за лекарем и после пересказать, что лекарь скажет. Елена поблагодарила соседей. Она уже успела зажечь большую свечу и стояла у двери, провожая их.
— Я уверена, что это незаразная горячка, — сказала она спокойно и деликатно.
Она и вправду была в этом уверена. И соседи почувствовали эту ее уверенность и тоже немного успокоились. А ее успокаивало то, что Андреас не ранен, не терял кровь. А жар она сгонит…
Соседи пошли к себе, а их слуга — за лекарем. Елена вернулась к Андреасу.
Он лежал, не открывая глаз, дышал тихо, не стонал, не бредил. Она принялась осторожно, а порою и с трудом, поворачивать его; вытянула из-под него верхнее покрывало; раздела его догола и невольно прошептала:
