Пенелопа Уильямсон - Под голубой луной
Опаленные, путанные волосы упали ей на глаза. Дрожащей рукой она пригладила их. Ее рассеянный взгляд блуждал по комнате.
– Кстати, а как Дункан оказался сегодня в Энд-коттедже? – поинтересовалась она.
– Он ходил в гости к твоей служанке и… Джессалин резко подняла голову.
– В гости к Бекке? В полночь? Извините, милорд, но я этого категорически не разрешаю. Бекка – хорошая девушка, честная, а не какая-то шлюха, с которой может развлекаться твой слуга, слишком красивый, чтобы позволять ему разгуливать без присмотра…
– Черт побери, Джессалин! Может быть, ты все-таки соберешься с мыслями и выслушаешь то, что я тебе говорю?
Отойдя от Джессалин, он уселся в большое кожаное кресло возле тяжелого письменного стола. Вытянув ноги, он закинул руки за голову, обнажив темные подмышки, выглядевшие слишком возбуждающе, слишком эротично. В свете свечей на его обнаженной груди поблескивали капельки пота. «Кто-то должен ему сказать, – подумала Джессалин, – что у аристократов не бывает такой груди – мускулистой и загорелой, словно у носильщика из Биллингсгейта». Она перевела взгляд на его лицо – лицо падшего ангела с высокими скулами и надменным ртом. Лицо, которое преследовало ее денно и нощно.
От невероятной усталости и выпитого бренди начала кружиться голова. Джессалин попыталась отвести взгляд от Маккейди и сосредоточиться на чем-нибудь другом. Например, на голубой шкатулке с табаком, стоявшей на дальнем конце стола. Но комната казалась слишком маленькой – куда бы она ни смотрела, взгляд непременно упирался в него.
– Я прекрасно слышала, что вы сказали, милорд. Если кто и поджег дом, то Джеки Стаут, больше некому. Его посадили за браконьерство два года назад, но тюрьма в Плимуте что твое решето. И он, конечно же, сбежал. С того самого дня, как мы вытащили маленькую Джесси из шахты, он винит меня во всех своих несчастьях. Он уверен, что это я донесла на него егерям эсквайра.
Джессалин представила себе разгуливающего на свободе Джеки Стаута, и ей стало страшно. «Она свое получит! – орал он в день ареста. – Она свое получит, эта стерва Летти!» Тогда она не придала особого значения его угрозам. Даже сейчас ей с трудом верилось в то, что этот страшный человек вернулся в Корнуолл, чтобы поджечь ее дом.
Маккейди встал из-за стола и подошел к Джессалин. Все ее тело мгновенно напряглось. Она затаила и без того затрудненное дыхание.
– Мне кажется, насчет Джеки Стаута ты угадала. Я займусь этим, – сказал он. – А тебе следует пока оставаться в постели. Ты пережила шок и…
Джессалин аж подпрыгнула на стуле.
– Я не могу оставаться здесь! – воскликнула она, поперхнувшись на последнем слове.
Маккейди устало вздохнул и заговорил с ней таким тоном, каким обычно говорят с детьми:
– Ты же слышала, что сказал доктор. У твоей бабушки ожог легких. Ей нужно будет лежать, по крайней мере, две недели.
Джессалин, конечно же, слышала слова доктора, но старалась не думать о возможных последствиях такого диагноза. Она представляла себе, как будет жить в этом доме, где каждую минуту она может столкнуться с ним. В родовом поместье Сирхэев. Джессалин оглядела со вкусом обставленную комнату. Красивый дубовый пол был покрыт красновато-желтым ковром. Сломанные оконные рамы заменили новыми, на окнах красовались тяжелые шелковые портьеры насыщенного кремового цвета. Камин украсился модной чугунной решеткой. Эмили сделала все, чтобы создать уютный дом для человека, у которого, по сути, вообще никогда не было дома. Эмили изо всех сил старалась быть ему хорошей женой.
Джессалин охватила глубокая, темная грусть. Ее чувство к Маккейди никогда не пройдет, и вот теперь это чувство вдруг стало порочным. Значит, она мечтает о том, кто никогда не будет принадлежать ей, а ведь ничто не делает человека более несчастным, чем пустые мечты.
Маккейди сразу уловил страх, мелькнувший в широко распахнутых глазах Джессалин, но неправильно истолковал его причины.
– Не волнуйся, с тобой больше не случится ничего плохого. Я этого не допущу. – Его рука слегка приподнялась, как будто он хотел дотронуться до нее, прижать к себе, но тут же снова безвольно упала вдоль тела. – Мне будет легче защитить тебя, если ты останешься здесь, в Сирхэй-холле.
Джессалин постаралась вдохнуть как можно глубже, чтобы прошла страшная тяжесть в груди.
– У меня же нет никакой одежды, – внезапно сказала она. И, вспомнив о том, какая страшная потеря постигла ее сегодня, чуть не зарыдала. Огромность этой потери все еще не до конца укладывалась в голове.
Сильная рука подхватила ее за талию. Это прикосновение было хуже пожара. Джессалин просто не могла его выдержать.
– Пошли, – сказал Маккейди, помогая ей встать. – Эмили приготовила для тебя спальню и ванную. Она подберет тебе одежду на первое время. А потом, когда ты хорошенько отдохнешь, мы подумаем, что делать дальше.
– Кажется, у меня и выбора-то нет, верно? – грустно спросила Джессалин. В дверях она остановилась и высвободилась из его несильного объятия. – И скажи своему слуге, чтобы он держался подальше от Бекки.
– Дункан не из тех, кто может воспользоваться слабостью невинной девушки.
– Если он допустит, чтобы она влюбилась в него, а самому ему ее любовь не нужна, это разобьет ей сердце.
Джессалин обрадовалась, увидев, что ее удар достиг цели. Но, к сожалению, это никак не могло собрать воедино осколки ее собственного разбитого сердца.
Уже у самой лестницы Джессалин потеряла сознание. Она так и не узнала, что он успел подхватить ее и легонько поцеловал в лоб. Но не в губы.
Море постоянно штормило, и время шло медленнее, чем сыпался песок в часах преподобного Траутбека.
Джессалин нервно шагала взад и вперед перед полупотухшим камином. Она была слишком возбуждена и не могла уснуть. В первые два дня в Сирхэй-холле ей кое-как удавалось избегать встреч с хозяином. Ссылаясь на мнимые головные боли, она просила приносить ей еду в комнату, а все вечера просиживала с бабушкой. Но это мало помогало. Его присутствие ощущалось повсюду. В запахе мыла для бритья в коридоре у дверей его спальни. В замусоленном галстуке, небрежно брошенном на стойку перил. В низком тембре его голоса, доносившегося от конюшен.
На дворе завывал ветер. Огоньки свечей трепетали в стеклянных колпачках, и темно-бордовые шторы колыхались, как будто их шевелила чья-то невидимая рука. По комнатам гуляли влажные сквозняки, от которых не спасали вышитые китайские ширмы, загораживавшие окна и двери.
Джессалин зябко поежилась и поплотнее закуталась и стеганый атласный капот. Отодвинув бархатную штору, она смотрела на ночное поместье, на большой запущенный сад. Оконные рамы снаружи были усеяны кристалликами соли, которую приносил сюда морской ветер. В окно хлестал ливень. В Энд-коттедже в такие ночи приходилось застилать подоконники специальными ковриками, чтобы вода не попадала в комнаты.
