Лоретта Чейз - Последний негодник
– В общем-то, – встрял Берти. – Она мисс Придо.
– Неважно. – Дейн вытаскивал из комода завернутые жилеты. – Короче, твою суженую. Ты отвезешь ее в Лондон и останешься там, и будешь делать в точности то, что прикажет моя кузина. Лидия знает Лондон, как свои пять пальцев, и у нее такие источники, поставляющие ей сведения, что с ней по этой части не сравнится сам министр внутренних дел.
– Ты считаете, их девчонки доберутся до Лондона? – спросил Берти. – Глядя по тому, как они никогда не доехали до Липхука, может, решили поехать домой.
– Возможно, – согласился Дейн. – Вопрос в том, где он, этот дом?
.
Вир продирался сквозь лесную чащу, густо заросшую, словно тропические джунгли. Будто из-под земли вырастали и змеями извивались корни, хватали его за ноги, и он спотыкался, падал, сражался и проталкивался вперед. Темно и холодно, мучительно холодно. Ни лучика луны, ни света звезд не проникает сквозь сплетенные сучья над головой. Он не видит, куда идет, но слепо следует на звук плача, детского плача, от которого пробирает ужас.
Рубашку пропитал холодный пот.
Я иду. Рот Вира складывается в слова, но ни звука не слетает с губ. Мальчик не слышит его, не узнает, думает, что дядя бросит его.
Это ложь. Я никогда не оставлю тебя. Никогда. Никогда.
Но Вир бросил мальчика Чарли, оставил его на дураков и трусов… обрек на самое худшее.
И вот почему Вир сейчас наказан, его лишили голоса и душат, пока задыхается ребенок… пока гнойная дифтерийная пленка-убийца разрастается внутри его.
Рука Вира хватает мрамор. Пальцы скребут по нему, ищут ручку. Преграду не сдвинуть. Закрыто. Он колотит в дверь, решительно, твердо.
Нет!
Он дергает замок, срывает его. Толкает тяжелую дверь и бежит на голос, теперь еле слышный и медленно затихающий вдали.
У изголовья гроба горит свеча. Вир сталкивает крышку, срывает саван, хватает мальчика на руки.
Но в руках остается только холодный туман, исчезающая тень, которая становится все прозрачнее… и исчезает.
«Нет. Нет! Робин!»
Вир пробудился от собственного крика.
Он стоял на коленях, крепко прижимая к груди подушку.
Руки тряслись. Кожа покрылась липким потом. По щекам струилась влага.
Он отбросил подушку и вытер ладонями лицо.
Потом встал и подошел к окну. За окном царила тьма, наполненная сгустившимся туманом, который клубился вокруг них последние изматывающие мили, прежде чем они против желания остановились, поскольку было поздно, и измотанных слуг требовалось накормить и дать им отдохнуть. В отличие от хозяина их не мучила совесть и жестокая тревога, лишившие его сна и желания есть.
Вир отворил окно. И прислушался к шелесту дождя. Хотя Эйнсвуд не различал ни единого проблеска дневного света, воздух нес в себе обещание рассвета.
Итак, уже вторник, подумал он. Девочки отсутствовали целую неделю, и не удалось найти ни малейшего их следа.
Вир умылся и оделся сам. Джейнза он оставил с Гренвилл. В Лондоне камердинер со своими знаниями всех городских уголков и закоулков нужен больше. Он мог спуститься в любую из городских преисподней и чувствовать там себя как дома.
Виру не хотелось думать о преступном мире Лондона, в который, как многие беглянки, могли угодить его подопечные. Мисс Прайс, к примеру. В когти Корали.
Если вы препроводите эту сводницу в тюрьму…
В тот день на Винегар-Ярде Гренвилл просила от него не более того, что является долгом любого британца, особенно если он принадлежит к правящему классу.
Он, Вир, позволил Корали уйти, позволил другим девушкам стать ее добычей. А Бриз ведь одна из многочисленных хищниц.
Но стыд превратился в груз, который Вир тащил с субботы. И в придачу к этому, он мучительно чувствовал, как растет эта тяжесть.
Он вынул ящик для письменных принадлежностей, который его заставила взять в дорогу Гренвилл, вытащил бумагу, откупорил чернильницу и взялся за ручку. Он должен отчитаться.
Гренвилл назначила себя генералом. В Лондоне находилась штаб-квартира, и все ее «офицеры» обязаны были рапортовать дважды в день. Слуги и друзья выступали курьерами, туда-сюда разнося записки.
Армия слуг должна была прочесывать Лондон в радиусе пятидесяти миль, хотя место самых настойчивых поисков ограничивалось тридцатью. Группы объезжали главные дороги, по которым проезжали почтовые кареты. Дейн, например, был на страже на Эксетерской и Саутгемптонской дорогах, которые сходились в сорока пяти милях от Лондона.
Вир и Марс пребывали в Мейденхеде, где встречались пути из Бата, Страуда и Глостера.
Вир и Дейн находились довольно близко друг от друга, чтобы постоянно обмениваться посланиями. Как и прошлым вечером, Дейн ничего не разузнал.
Вир с тем же послушанием отчитывался в собственных поисках за предыдущий день и о дневном маршруте следования.
«Придется, наверно, исключить Милли из этих замыслов, – продолжил Вир, ломая голову, что бы такое написать хоть сколько-нибудь обнадеживающее. – У нее появилась прискорбная привычка отклоняться от назначенных ей дорог и блуждать невесть где. Впрочем, она бродила в поисках местных слухов и находила таковых множество, правда, немногие из них имели отношение к делу. Простой люд не так смущается при ней, как при нас. Вчера мы раздобыли для нее повозку и отрядили одного из слуг Марса возить ее. Прошлым вечером Милли к нам не присоединилась. Однако ты заверила меня, что ей можно доверять, да и с ней крепкий выносливый парень. Я сказал себе, что она идет по следу своим собственным путем, и желаю всем сердцем, чтобы это могло оправдать себя».
Он нахмурился, перечитав то, что написал. Повествование получилось сухим и сообщало только о фактах. Вдобавок не обо всех фактах.
Вир встал, пометался по комнате, снова сел. Вытащил чистый лист бумаги и еще раз взялся за ручку.
Любовь моя.
Дважды в день я пишу тебе, и все, чего достигнуто: мы не обнаружили наших девочек. Я не упомянул, что же нашел я сам.
Их брат здесь повсюду. И нет от него избавления. Мы путешествовали по этой дороге, Робин и я. Куда не кинь взгляд, я вижу то, что когда-то мы видели с ним вместе. Из окна кареты. Со спины лошади. Пешком, и время от времени с ним у меня на плечах.
Я вычеркнул его из памяти выпивкой, шлюхами и драками, избегая всех и вся, всего, связанного с ним. С тех пор, как ты вошла в мою жизнь, прекратилось это мое трусливое бегство. Ты остановила последнее из них, когда попросила меня взять тебя в Бедфордшир. Я понял, что ты хотела. У меня на попечении две сиротки – журналисту ведь нетрудно докопаться до этих сведений – и ты захотела взять их под свое крыло, как предоставила приют мисс Прайс, Бесс и Милли. Я знал, что ты выбрала этих троих сама, и, должно быть, выбирала тщательно, иначе все бродяжки или сиротки в Лондоне набились бы под твою крышу на Сохо-сквер. Впрочем, я вспоминал, что сотворила леди Дейн, как она заставила Дейна взять к себе его ублюдка, потому что Дейн нес за него ответственность. Я сомневаюсь, что твое представление о долге было бы менее суровым, чем ее.
