Патриция Кемден - Роковые поцелуи
– Конечно. Пока усердный отец Эдуард не нарушил данных ему инструкций, что было сомнительно.
– Инструкций? Что вы сделали?
– Я говорила Ахиллу, что не потерплю его вмешательства в свои дела. Я слышала, что он почти разрушил замок Д'Ажене, перед тем как приехать сюда.
– Что вы сделали?
Губы Лиз изогнулись в самодовольной улыбке.
– Отец Эдуард, скажем так, влез до крайней степени не в свои дела в политике. Кажется, он осознает, что Чарльз Альберт в Баварии на границе у Пассау желает начать свое наступление в Австрию. А здесь находится француз – граф, не меньше – без багажа, но с любовницей, направляющейся в Пассау. Немного требовалось, чтобы убедить рьяного отца, что Ахилл находится здесь, чтобы подготовить вторжение из Пассау врагов Баварии.
Элеонора взяла шпагу за эфес и сбросила ножны. Они скользнули на пол с металлическим звоном.
– Вы сделали это для собственного сына? – Она приняла фехтовальную стойку и направила острие шпаги в побледневшее лицо мадам Д'Ажене. – Где он?
– Где его болтливый Тристан делал ему немного добра.
Шпага уперлась в черное одеяние монашеской рясы.
– И где это?
– Ты не сможешь убить монахиню!
– Смогу, – уверила ее Элеонора. – Я смогу быстро прекратить это.
– Ты считаешь меня ненормальной матерью? Все, чего я хочу, – это обрести покой.
Элеонора, махнув шпагой, срубила розу.
– У вас есть шанс, мадам настоятельница. Теперь очередь вашего сына. Где вы его держите?
– Неподалеку есть один монастырь в горах. Его братья – последователи последнего аббата де Рансе!
Элеонору охватил ужас, внутри все сжалось так, что, казалось, затрещали кости.
– Рансе? Вы отправили Ахилла в аббатство Рансе? – Элеонора опустила шпагу, боясь не удержаться от желания проткнуть насквозь стоявшую перед нею женщину.
– Вы действительно будете счастливы, если Господь простит ваши грехи, – произнесла она дрожащим от ярости голосом. – Потому что вы, мадам, имеете множество грехов, которые должны быть прощены. Хотя я не стала бы делать этого. А теперь убирайтесь.
Элеоноре хотелось увидеть, что женщина побежит к двери, как трусливая собака, но мать Ахилла пошла с достоинством.
– Подумай о своих грехах, мадам Баттяни, – сказала ей настоятельница монастыря Святой Валерии, выходя за дверь. – Хотя я не завидую тем, кто оказался в постели моего сына.
– Убирайтесь.
Глава 21
Дверь захлопнулась за Лиз Д'Ажене, но Элеонора этого не услышала. Рансе! Боже небесный, как могла мать сделать такое с собственным сыном? Даже ее мать лишь грозилась послать ее брата Габриэля в Рансе. Он рассказывал ей, что делают там монахи и какие они.
Они не пили вина, не ели мяса. Вежливо их можно было назвать суровыми. Они вставали в два, ложились в семь. А днем рыли себе могилы. Единственное, что им позволено было говорить, это «memento mori» – помни о смерти.
Читать книги им не разрешалось. А епитимьей для одного из их последователей были четырнадцать дней без хлеба, лишь несколько капель воды в день и постоянный вкус кнута.
Шпага выскользнула из рук Элеоноры и грохнулась на пол. Этот звук вырвал ее из состояния ужаса. Один Святой Стефан знал, что они могут сделать с таким человеком, как Ахилл.
Она должна помочь ему выбраться. Но как? Как ей удрать отсюда, если возле дверей швейцарцы с пиками? Где находится монастырь? Где она будет искать Ахилла?
Вопросы обрушивались на Элеонору, пока она сама себя резко не остановила.
«Правильно, паникуй! Будь пустоголовой никчемной дурой. Это уж точно поможет Ахиллу выбраться из того проклятого места, – обругала Элеонора себя. Она заставила себя поднять шпагу. – Обмороки после. Думай о человеке, подобном Ахиллу, среди монахов Рансе. Ты должна помочь ему сейчас».
Спрятав шпагу за спиной, Элеонора приоткрыла дверь и выглянула. Швейцарская гвардия по-прежнему находилась на месте. Солдаты смотрели на нее равнодушно, без улыбок и вежливых кивков. Она захлопнула дверь.
Балкон был единственным путем. Элеонора подбежала к кровати и начала тянуть занавески балдахина за их длинные золотые шнуры. Она быстро подвязала юбки, взяла экземпляр Вольтера и аккуратно положила его вместе с другими книгами в саквояж, потом вложила шпагу в ножны.
Элеонора обмотала один конец золотого шнура за металлическую балюстраду и… остановилась. Перегнулась и посмотрела вниз. Два этажа вверх – и длинный путь вниз. Стена здания была ровной, только с балконом в ее комнате. Справа находилась крыша одноэтажного дома, по-видимому, какой-то склад. К сожалению, хотя красно-оранжевый в дневное время цвет крыши сменился вечером на серый, крутизна ее ни на йоту не изменилась.
Элеонору начала охватывать паника, и она глубоко вздохнула несколько раз, чтобы прийти в себя. У Ахилла нет никого, кроме нее. «Хитрость, – сказала Элеонора себе, – мне необходима военная хитрость». Она вернулась в комнату, волоча за собой длинный шнур; рассеянно закрывая высокое двустворчатое окно, доходившее до пола, она сосредоточилась на возможных вариантах побега.
Если бы только она и Ахилл поговорили больше. Подумать только, чему бы она могла научиться у него! Как она завидовала его холодной уравновешенности, его инстинктивному пониманию ожиданий других людей – и тому, каким неповторимым образом он играл с этими ожиданиями.
Может, это выход? Ожидания? Не ее, но… Элеонора тихо подошла к двери для слуг. Рукой нажала на ручку. Дверь была заперта снаружи.
Так, этот путь отрезан. Хитрость, хитрость… На поле боя, что является целью военной хитрости? Победить. Выжить. Остаться невредимым.
И время. Ей требовалось время, чтобы достичь цели. Как это сделать? Если она подождет до окончания ужина, то до утра никто не узнает, что она сбежала. «Отлично, отлично», – подумала Элеонора и села разрабатывать план.
Ужин подали, как обычно, и во время еды она ухитрилась хныкать и жаловаться, делая вид, что перебирает блюда, хотя на самом деле ела много. Ей предстоял долгий, тяжелый путь, и она не могла подвергнуть себя риску потерять силы от голода.
Служанка появилась после ужина, чтобы убрать посуду. Она изумленно посмотрела на разгром, который учинила Элеонора с занавесками балдахина, и открыла рот, чтобы ругаться, но Элеонора опередила ее.
– Неоригинально, – бросила она со всем презрением, какое могла найти в себе, потом повернулась спиной к благонравной, чопорной женщине, преисполненной благородного поведения.
Поскольку вещи, которые ей требовались, были уже связаны в узел и лежали под кроватью, она излила всю свою злость на порушенные планы путем открытия сундуков и разбрасывания платьев, юбок и чулок по всей комнате.
