Патриция Кемден - Роковые поцелуи
И ее не стало. Так восхитительно не стало. Она скрестила ноги у него на спине, и он повлек ее к вершине наслаждения.
Еще дважды в эту ночь они проваливались в забвение экстаза, сжимая друг друга в объятиях, и с каждой волной чувств они подходили ближе и ближе к последнему моменту освобождения их душ.
Струящийся через балдахин свет пробудил Элеонору от приятного сна об Ахилле. Она изогнулась и протестующе спряталась. Нет, нет, еще рано…
Она перевернулась, желая переплести свои ноги с его, прикоснуться к нему, найти в нем опору, но его половина кровати оказалась пустой. Элеонора приподнялась на руках.
– Ахилл? – сонно позвала она. Балдахин был отброшен.
– Mein herr отсутствует, mein herrin, – ответила рыжеволосая служанка на своем холодном решительном немецком.
– Тогда где?.. – по-прежнему в полудреме спросила Элеонора.
– Не могу сказать, mein herrin. Вода готова, если вы хотите умыться.
– Нет, не желаю. Где месье Д'Ажене? – Элеонора сбросила покрывало, и у служанки перехватило дыхание от ее наготы. Элеонора шикнула на служанку, выдернула из постели простыню и замоталась в нее.
Рядом с постелью стоял только мраморный столик. Она безумно осмотрелась и требовательно спросила:
– Где месье Д'Ажене? Он не ушел. Его шпага по-прежнему здесь, его книги тоже. Он бы никогда… За ним приходил отец Эдуард? Отвечай мне!
Служанка, застыв, стояла с видом, выражавшим неодобрение.
– Я не могу сказать, mein herrin!
– Не можешь или не хочешь! – Элеонора ногой отбросила простыню, посмотрела на служанку, ее дыхание рвало на части тишину утра. Поведение Элеоноры уже не было комедией, в которой разыгрывалась роль капризной аристократки.
Она подошла к двери и распахнула ее. Четыре швейцарских гвардейца с пиками наизготовку поклонились ей и вновь застыли в карауле. Элеонора обернулась к служанке и резко бросила:
– Убирайся.
Служанка поклонилась и ушла. Но неодобрение женщины запало в душу Элеоноре. Может, они поняли, что она и Ахилл не муж и жена? Было ли это их преступлением? Возможно, Ахилла всего лишь поместили в другую комнату. Если так, то за остальными его вещами могут прийти в любой момент. И может быть, всего лишь может быть, молилась она, он вернется.
Элеонора подняла томик Вольтера, который Ахилл читал прошлым вечером. Потом повалилась в кресло, где он сидел, прижала книги к груди и стала ждать.
…Она продолжала ждать. Шло время. Наконец она умылась и оделась в простое платье. Около трех пополудни явился брат Кельн в сопровождении лакеев с обедом, но, видимо, вместе с другими обетами он принял и обет молчания.
В эту ночь Элеонора спала одна и обнаружила крайнее одиночество пребывания в постели, где перед этим находились двое.
Через неделю она уже приставала, упрашивала, умоляла рыжеволосую служанку, брата Кельна, лакеев, всех, кто входил к ней. Но никто ей ничего не сказал.
Пока все играли в спланированную игру, думая, что Элеонора проводит долгие часы в хандре на балконе, она на самом деле искала путь удрать. Если бы она могла добраться до Эрве, он бы помог ей. «Если Эрве все еще здесь, – нашептывали ей голоса демонов, – если он не просто увез своего хозяина. Осознай это. Он бросил тебя. Пресытился и ушел».
«Но шпага Ахилла все еще находится здесь, – спорила Элеонора с неслышными голосами, – он дорожил ею. И его книги». Он действительно мог оставить ее, но никогда свои книги.
– Может быть, Эрве ушел, а Ахилл вместе с ним, – шептала она, стоя на балконе в прохладе приближающихся сумерек и держа его шпагу за эфес, где тысячу раз находилась его рука. – Но я должна знать.
Дверь в комнату открылась, но Элеонора не обернулась, чтобы узнать, кто из слуг пришел. Все они стали для нее одинаковым расплывчатым пятном.
Кто-то подошел к ней сзади.
– Дядюшка Бекет прислал эту шпагу, когда он родился, – раздался голос настоятельницы монастыря Святой Валерии. – Исключительно плохой выбор в качестве подарка на рождение ребенка, учитывая то, что Бекет пользовался этой шпагой в битве, в которой погиб Эль-Мюзир.
Элеонора замерла. Это была мать Ахилла.
– Выражение лица Бекета было очень забавным, когда он наконец увидел своего племянника, – продолжала мадам Д'Ажене. – Он сразу же понял, чьим сыном в действительности был Ахилл, и понял, что сделал, дав ему в руки эту шпагу. Но он едва ли мог попросить вернуть ее, так ведь?
– Если вы ищете своего сына, – ответила Элеонора, – то его здесь нет.
– Я знаю.
Внезапная мысль заставила Элеонору побледнеть.
– Вы пришли за его вещами, потому что он…
– Мертв? – закончила за нее мадам Д'Ажене. – Нет, он не умер, хотя так было бы явно легче разрешить затруднение, а?
Элеонора повернулась лицом к пожилой женщине:
– Нет, мадам, не было бы, потому что я бы не позволила.
– Восхитительно. Глупо, но восхитительно. – Женщина похлопала себя по монашескому одеянию. – До этого меня звали Лиз, мадам Баттяни.
Элеонора была ошеломлена, и Лиз улыбнулась.
– Ты удивлена тем, что у меня было имя?
– Нет, разумеется, нет. Мне… любопытно, зачем вы решили сказать мне об этом.
Лиз подняла подбородок Элеоноры и повернула ее к последним лучам заходящего солнца.
– Ты красива. Хотя другие тоже были красивыми. Твои глаза определенно неповторимы. – Лиз опустила руку. – Все это почти не имеет отношения к тому, почему Ахилл завел любовную связь с тобой.
– Мадам…
– Ты и мой сын любовники, правда?
Элеонора покраснела.
– Думаю, да. Полагаю, я должна тебя ненавидеть, – размышляла мадам Д'Ажене. – Разве это не одна из обязанностей матери? Ругаться и злиться на пассий своего сына? Но, мадам Баттяни, такие обязанности скучны для меня. Тебя ведь зовут Элеонора? Прекрасное имя. По правде говоря, Элеонора, сегодня я приехала сюда, полная восхищения. Знаешь, ты первая.
– Первая в чем? – недоумевающе спросила Элеонора. – Конечно, не первая пассия! Этому я никогда не поверю.
– А я и не буду тебя просить поверить в это. Мой сын – мужчина, и когда женщине судьба предлагает гореть, мужчина охладит сердце любой женщины. Ты не первая его физическая страсть, мадам Баттяни. Однако первая чувственная.
– Вы ошибаетесь в данном вопросе, – сказала Элеонора, обходя Лиз и возвращаясь в комнату. Прямо держа спину, со шпагой в руке она подошла к каминной стойке, где стояла ванна-лебедь.
Элеонора услышала сзади шаги матери Ахилла.
– Нет, я не думаю, что ошибаюсь в данном вопросе. Именно твое имя он бы повторял, если бы не носился с этими чертовыми трубадурами.
Элеонора повернулась к Лиз лицом.
– Называл мое имя? – повторила она, не веря. – Вы знаете, где он?
