Эми Сондерс - Очарованное время
- Тогда я абсолютно счастлив, – промолвил Джулиан. – И пусть Господь благословит бабушку и эту ее чертову книгу, где бы они ни были.
* * *Уинстон Артур вышел из своей галереи ровно в десять тридцать, держа под мышкой аккуратно завернутую картину. Он явно сильно переплатил за нее, но это была одна из издержек его бизнеса.
Он несколько раз передумывал и хотел не покупать этой картины, но она, как магнит, тянула его к себе. Уинстон чувствовал, что ему не обойтись без нее.
Он в точности как Айви, которая не могла обойтись без этой ее книги заклинаний.
Пожилой господин подождал, пока мимо проедет автобус, а затем перешел Джексон-стрит. Под колесами автомобилей весь снег растаял, а вот ветви деревьев и карнизы старинных кирпичных зданий все еще были украшены пышными белыми кружевами.
Плохая погода и праздники ничуть не замедлили стремительной поступи деловой жизни. Клерки торопились в свои офисы, художники – в галереи, а официанты и бродяги – в рестораны и на углы деловых улиц.
Уинстону нравилась суета большого города. Всегда случалось что-нибудь интересное.
И это утро не было исключением.
Он задержался на минуту, увидев напротив кафе на углу скорую помощь и полицейскую машину. Полицейский и водитель скорой уговаривали какого-то оборванца слезть с ящика с зеленью, но тот ни в какую не поддавался уговорам.
- Послушай, приятель, – говорил полицейский, – или ты сам слезешь, или мы тебя снимем.
У бродяги было иное мнение на этот счет.
- Меня послал сам лорд-протектор! – кричал он изумленной толпе. – Чтобы я изгонял дьявола! Ну-ка, сатана, попробуй только, возложи на меня руки! Я генерал, охотник на ведьм!
- Ну да, я понял, – отвечал полисмен. – У всех есть своя работа, а моя заключается в том, чтобы снять тебя оттуда. – Полицейский повернулся к водителю скорой: – Помоги-ка мне.
Бродяга неистовствовал, его худощавое лицо побагровело.
- А у вас тут на улицах поди и драконы есть? – орал он.
- У нас все есть, приятель. Вот на прошлой неделе мы стаскивали со столба Святого Георгия. Короче, слезай с ящика, пора!
- Я генерал, охотник на ведьм! – вопил бродяга. Полицейский ухватил его под мышки и потащил к скорой. – Я генерал, охотник на ведьм!
- Ну да, отвезем тебя в Харборвью – больницу для умалишенных, и там охоться, сколько влезет.
Уинстон лишь покачал головой, когда бродягу засовывали в скорую.
- У меня приказ самого лорда-протектора! – последний раз прокричал бродяга, и дверцы машины захлопнулись.
Водитель скорой и полицейский цинично усмехнулись и пожали друг другу руки.
- Чего только не бывает, – заметил полицейский. – На прошлой неделе мне еще и Екатерину Великую пришлось арестовывать на Пятой авеню. Это был здоровенный детина шести футов росту с бородой.
Засмеявшись, Уинстон поспешал в магазинчик Айви, чтобы показать ей свое последнее приобретение. Когда он открывал дверь, раздался нежный звон колокольчиков. Уинстон принюхался, с удовольствием ощутив знакомый запах корицы, политуры для мебели и хвои.
Айви была где-то в задней комнате – оттуда раздавался звон чашек.
- Иди-ка, посмотри, что я принес! – закричал Уинстон, устанавливая картину на это псевдоготическое чудовище, что Айви звала своим письменным столом. Сняв пальто из верблюжьей шерсти и бросив его на стул, пожилой господин стал бережно разворачивать картину. – Ездил в Нью-Йорк, чтобы купить что-нибудь крупное, а вернулся с единственной картиной! Даже не знаю, почему она так привлекла меня.
Уинстон отступил назад, покачав головой, выражая одновременно и сомнение и гордость за свою покупку.
Это была небольшая картина, написанная в семнадцатом веке, но было в ней что-то притягивающее. Работа английского мастера, но мягкостью линий и нежностью цветовой гаммы она напоминала произведения художников голландской школы. На ней была изображена обычная семейная сцена, но уж больно живыми были лица на картине.
Семья сидела на летней лесной полянке. С одной стороны сквозь деревья, поблескивая, просвечивала морская гладь. А за людьми, у горы, возвышался великолепный замок – древний и таинственный.
Глава семьи, необычайной, дьявольской красоты, был высок и смугл, глаза его светились лукавым блеском. Его длинные волосы рассыпались по темно-синему шелковому камзолу, украшенному тщательно выписанными кружевным воротником и отворотами. Как и многие модники при дворе Стюартов, он носил золотую серьгу. Маленькое колечко в ухе придавало ему не дурацкий вид, а, наоборот, подчеркивало его демоническую внешность.
Его жена, сидевшая сбоку, смотрела на мужа с обожанием. Именно на нее-то и обратил Уинстон внимание, впервые увидев картину: женщина была поразительно похожа на Айви.
У нее были темные глаза, бледное красивое лицо. Часть волос была собрана в высокий узел на затылке, а остальные медным ореолом спадали, курчавясь, на ее белые плечи. Ее платье было из блестящего шелка цвета летнего неба; казалось, оно притягивает к себе свет. Низкий вырез был украшен золотой парчой и белоснежными кружевами. Такой же была и нижняя юбка, видневшаяся за подколотым спереди вверх подолом роскошного платья. Ее высокую, гибкую шею украшало ожерелье из отборного жемчуга. Жемчужины тускло поблескивали и на пышных рукавах. Сразу было видно, что это модная дама, лишь одно в ее наряде удивляло – широкий медный браслет на запястье. Он дисгармонировал с ее костюмом, и было непонятно, зачем она его надела, отправляясь позировать для парадного семейного портрета.
Дети тоже были одеты очень элегантно. Два высоких темноволосых мальчика, несмотря на пышные костюмы эпохи Реставрации, кружевные воротники и шелковые камзолы, явно были большими шалунами. Четыре девочки – две темненькие, а одна – рыжеволосая – были одеты точь-в-точь, как их мать, только их платья были разных оттенков розового, желтого и бледно-зеленого. Самой маленькой было годика два; ее темные кудряшки выбивались из-под белого кружевного чепца, обрамляя пухлое, розовое личико.
Внешность старшей из девочек удивила Уинстона. Ее волосы не были темными, как у отца, или рыжими, как у матери. Они были совершенно прямыми и белыми как лен. Девочка сидела на траве в очаровательном розовом платье, а на коленях держала большого бело-коричневого кролика, хотя обычно аристократы позировали для портретов с попугаем или с обезьяной.
Они производили впечатление счастливого шумного семейства. У всех были такие веселые лица! Казалось, они только что смеялись удачной шутке и готовы были со смехом встретить следующую.