Виктория Холт - Лорд-обольститель
— Для меня не существует такого словосочетания, как «не могу».
— Увы, оно имеет место в жизни совершенно независимо от вашего желания.
Вдруг он схватил меня в объятия и страстно поцеловал. Это произошло так неожиданно, что в течение нескольких секунд я даже не сопротивлялась. В голове промелькнула мысль: мы здесь одни, я всецело в его власти. И хотя я честно попыталась остановить волну жаркого возбуждения, окатившую меня с головой, это, увы, не удалось.
Больше всего я боялась, что он почувствует мое подспудное желание быть изнасилованной им. Он ни в коем случае не должен был это почувствовать, иначе… Что? Иногда мне снилось, что я нахожусь в той спальне… в башне. И просыпаясь, я испытывала отнюдь не страх или отвращение, а напротив, жгучее желание вернуться туда.
В глубине души я понимала, что такое отношение к нему настоятельно требует как можно скорее покинуть замок, иначе мои чувства вырвутся из-под контроля и тогда…
А сейчас отстранилась, всем своим видом изображая возмущение.
— Полагаю, — медленно произнесла я, — что мне лучше всего уехать, причем… сейчас же… немедленно.
Он взял мои руки и поцеловал их.
— Нет, — прошептал Ролло, — не покидай меня, Кейт.
Я попыталась разозлиться.
— Вы же знаете, в каком положении я здесь нахожусь. Мне просто некуда идти. У меня есть ребенок, о котором я обязана заботиться, а потому вынуждена находиться здесь… Но я не имею ни малейшего желания становиться вашей любовницей… как… Николь.
Мой голос задрожал, а на глаза навернулись слезы.
Упоминание этого имени отрезвило нас обоих. Ее смерть повлияла на него гораздо сильнее, чем он это показывал. Я спрашивала себя, что могла бы она посоветовать мне сейчас, если бы осталась жива.
И высказала то, о чем думала незадолго до его прихода:
— Хотелось бы зарабатывать что-нибудь, находясь здесь. Я не хочу зависеть от ваших милостей. Вот если бы снова начать писать портреты… скажем, миниатюру Вильгельма.
— Вильгельма! Кому нужна миниатюра Вильгельма?
— Если бы у него были хорошие родители, такой вопрос был бы неуместен. Увы, взрослые пренебрегают этим несчастным малышом. Я хочу что-нибудь для него сделать. Хочу, чтобы вы попросили меня написать его портрет.
— Хорошо, — кивнул он, — сделай это.
— Мне придется работать в замке. Здесь недостаточно света.
— Кейт, ты можешь приходить в замок, когда вздумается.
— Спасибо. Я скажу Вильгельму, что вам понадобился его портрет.
— Мне?
— Да, вам. Это его очень обрадует. И быть может, пока я буду писать портрет, вы будете заходить в мастерскую и проявлять некоторый интерес к происходящему.
— Меня всегда интересовала твоя работа.
— Пожалуйста, проявите немного интереса к Вильгельму.
— Для тебя… все, что угодно, — кивнул он.
* * *Вильгельм пришел в восторг, когда я сообщила ему, что собираюсь писать его портрет.
— Это будет совсем маленький портрет? — спросил он. — А у Кендала тоже будет такой?
— Возможно. У Кендала уже есть несколько портретов. Я часто писала его, когда мы жили в Париже.
— Покажите.
— Не могу. Когда мы покидали город, нам пришлось оставить там все свое имущество… А теперь для начала нужно будет узнать, сможем ли мы раздобыть все необходимые краски для твоего портрета.
Ролло помог мне и в этом. Он был знаком с одним художником, живущим неподалеку, и предположил, что тот сможет поделиться со мной красками. Правда, он сомневался, что у художника найдется слоновая кость для основы портрета. Я лишь вздохнула при мысли о том, сколько всего ценного нам пришлось оставить в Париже.
Ролло отправился навестить художника и вернулся с красками и пергаментом, поскольку слоновой кости и в самом деле не оказалось.
— Отличный материал, — заверила его я. — В конце концов, именно пергамент больше всего использовали в шестнадцатом веке. На нем написаны многие шедевры.
Мальчики пришли со мной в то помещение замка, где я когда-то писала портрет Ролло. Они наблюдали за тем, как я натянула пергамент на кусок твердого белого картона, приклеила края с обратной стороны, а затем все это положила под пресс вместе с листами белой бумаги.
Вильгельм заметно волновался. Я с радостью наблюдала за тем, как проясняется его личико. Теперь он смотрел на меня с доверчивой благожелательностью.
Это будет очень интересный портрет.
Я опять почувствовала прилив энергии и радостно приступила к работе, как в старые добрые времена, оставив все свои проблемы за дверями мастерской. Работая, я болтала с Вильгельмом. Кендал сидел рядом. Он тоже рисовал Вильгельма, который, казалось, стал выше ростом, впервые в жизни почувствовав себя важной персоной, на которой сосредоточено внимание сразу двух художников.
Я решила, что буду работать над портретом очень медленно. В конце концов, главным был не сам портрет. Прежде всего я пыталась вылечить больную душу маленького человека, с которым так несправедливо обошлись.
Уроки у мальчиков были днем, а я работала только утром. Передав детей Жанне, я отправлялась на прогулку, пешком или верхом. Гуляя пешком, было очень трудно потерять из виду замок. Идти приходилось довольно долго, поскольку он господствовал над всей окружающей местностью.
В замковой конюшне было много лошадей, и у меня всегда был выбор, но особенно полюбилась мне невысокая гнедая кобыла. Она была несколько беспокойной и требовала известной твердости в обращении, но я привязалась к ней, и казалось, она отвечает мне взаимностью.
Однажды, придя на конюшню, я увидела там Мари-Клод. Для нее седлали лошадь, которая имела репутацию необычайно спокойного и послушного животного.
— Добрый день, — несколько манерно произнесла она. — Вы решили покататься?
Я утвердительно кивнула.
— В таком случае, быть может, проедемся вместе?
Я ответила, что это было бы весьма приятно. Мы выехали из ворот и начали спускаться по склону холма.
— Не знала, что вы умеете ездить верхом, мадемуазель Коллисон, — заметила принцесса.
— Я научилась этому еще в Англии.
— Разумеется, ведь в Париже такой возможности не было. Как вы, должно быть, счастливы оттого, что вам удалось спастись…
— Это был поистине грандиозный эпизод моей жизни, но повторить его мне никак не хотелось бы.
— Должно быть, очень многие парижане думают так же… Но… как я скучаю по Парижу! По старому Парижу, разумеется. Кажется, я никогда не буду счастлива вдали от него.
— Увы, он сильно изменился, и не в лучшую сторону.
— Да. Эти убогие людишки и их войны!
