Шерри Джонс - Четыре сестры-королевы
– Ты хотела сказать, что их верования не очень отличались от наших. Карл стер катаризм с лица земли – во всяком случае, так он доложил папе. Но я сомневаюсь, что Церковь очень уж заботили их верования. Просто папа Иннокентий хотел получить их богатства и земли, чтобы найти средства для войн в Сицилии и Германии.
– И Карл с радостью помог ему.
– Катары могли запросто спастись, отрекшись от своей религии. Почему они не сделали этого, если их верования так сходны с нашими? А их усердие в обращении других в свою веру лишь угрожало доходам Церкви. Катаров погубил не Карл, а их собственное упрямство.
Они стоят у входа в покои. Маргарита, склонив голову набок, рассматривает Беатрису.
– Значит, в мире нет ничего, за что бы ты отдала жизнь? Никакая вера не дорога тебе настолько, чтобы умереть, защищая ее?
Беатрисины мысли блуждают по однообразному полю ее страстей, она думает о детях, о матери, о Боге и в конце концов отвечает:
– Ничто и никто не стоят того, чтобы за них умереть. – Но потом вспоминает и со смехом добавляет: – Конечно, если не считать Карла!
Огонек в глазах Маргариты гаснет, но потом загорается снова:
– Твой драгоценный Карл. Видя, как он растет, я должна была понять, как вы подойдете друг другу. Вы и детьми были похожи.
– У нас много общего.
– Например, амбиции.
– Мы надеемся совершить великие дела.
– Все мы надеемся. Но твои сестры в своем сердце ставят выше всего интересы семьи. Ты можешь сказать то же про себя?
Как бы ей хотелось похвастать всем тем, что она сделала для семьи! Но нельзя: тогда Карл уничтожит Маргариту. Поэтому Беатриса сосредоточилась на просьбе, которую должна высказать.
– Мы с Карлом очень печемся о семье, что бы ты ни думала. Например, в вопросе о Сицилии.
– Сицилии? – косится на нее Маргарита. – При чем тут Сицилия?
– После смерти Фридриха папа предложил ее Карлу.
– Людовик запретил ему соглашаться. Такое же предложение поступило Ричарду, и он тоже отказался. Папа запрашивает слишком высокую цену, как теперь понимают Генрих и Элеонора.
– Да. Но Карл хотел Сицилию. Он думал, что с ним должны были посоветоваться. Он был очень раздосадован ее потерей.
– Могу себе представить, – постно улыбается Маргарита.
– Хотя, пока король Генрих и Элеонора добивались ее для Эдмунда, он присматривал себе что-нибудь другое.
– Он обратил свой гнев на марсельцев. Сицилийцам повезло, что избежали этой участи.
– Он подавил восстание, которое спровоцировала наша мать. Марсельские мятежники совершили покушение на него.
– Они ненавидят французов и имеют на то причины, – говорит Маргарита. – Мы готовы проглотить Марсель заодно с Провансом.
– В Прованс вернулся мир. И папа римский снова пытается дружить с Карлом.
– В благодарность за его fête с жареными катарами? Надеюсь, вознаграждение достойно всей той невинно пролитой крови.
– Он предложил Сицилию.
– И вы, конечно, согласились, – усмехается Маргарита. – Даже зная, что она отдана вашему племяннику.
– Мы обсуждаем это.
– Конечно же, в муках.
– Не надо наставлений, – шипит Беатриса, и ее слова эхом отдаются в зале. – Мы не хотим никакого ущерба Элеоноре и Эдмунду. Но ты слышала, что она сегодня сказала: взять Сицилию невозможно без денег и войск. Английские бароны не дают ни того, ни другого. Они упустят Сицилию, а кто подойдет туда лучше, чем Карл и я? По крайней мере, она останется в нашей семье.
– Твоя внезапная забота о семье очень трогательна. И чего ты хочешь от меня?
– Нам нужна поддержка Франции.
– У нас нет для вас ни денег, ни рыцарей. Наши шалости за морем опустошили казну почти дочиста.
– Деньги от вас, конечно, пригодились бы, но нам нужны не они. Мы хотим от Людовика и от тебя лишь одобрения. Деньги мы найдем сами.
– Выжмете из Прованса? Провансальцы полюбят вас еще больше.
– И выпросим помощь у соседей. С одобрением Франции взносы могут сделать Тулуза, и Нормандия, и Кастилия.
– Сицилия – это трясина. Зачем Людовику и мне вмешиваться?
Маргарита поворачивается, чтобы уйти, но Беатриса хватает ее за руку:
– Пожалуйста, сестра! Мы не просим вашего вмешательства. Нам нужно только письмо в поддержку Карла на сицилийском троне. Это будет значить очень много. Я бы сказала, все решит.
Повисает долгая пауза, и Беатриса изучает чувства, облаками пробегающие по лицу сестры, – но не может прочесть их. Как мало они знают друг друга, даже после двух лет вместе в Египте!
– Я могла бы тебе помочь, – наконец говорит Маргарита. – Если и ты кое-что сделаешь для меня.
– Я сделаю все. Не только ради твоей помощи, но просто потому, что мы сестры. – Беатриса не может сдержать улыбки. Она пытается прогнать ее, но ничего не получается. Сицилия достанется им!
– Отдай мне Тараскон.
И тут же она чувствует себя, как бабочка, которую вдруг прикололи к доске.
– Ты знаешь, что я не могу.
– Мама переписала все свои права на тебя. Я получила письмо от архиепископа. Он говорит, что она получила изрядную сумму. А где моя часть?
– Папа завещал Тараскон мне, Марго. Он не хотел делить Прованс на части.
– Он обещал мне его или десять тысяч фунтов. Где мои деньги?
– Тебе известны доходы от Прованса. Ты знаешь, что мы ничего не получаем.
– Но у вас есть Тараскон.
Беатриса вздыхает. Как изменилась бы эта беседа, если бы не Маргаритина неосторожность! Сейчас бы они не ссорились, а вместе смеялись, довольные, что Тараскон достался ей.
– Я не могу отдать Тараскон, Марго, потому что он уже не мой. Теперь он принадлежит Карлу.
– Папа не хотел, чтобы он достался Карлу. Он не хотел, чтобы Прованс попал в лапы французам.
– Возможно, потому он и не завещал его тебе! – Беатриса сжимает кулаки. – Ты, кажется, забыла, что француженка.
– Ты не хочешь мне помочь.
– Тараскон – сильная крепость. При постоянно зреющих восстаниях он может нам понадобиться.
Взгляд Маргариты твердеет, как камень.
– Тогда и я не помогу тебе. Никогда. Ни в чем.
– Не говори так, Марго! Мы же сестры…
– Ты мне не сестра.
– Я твоя сестра. – Беатриса прижимает руки к груди, удерживая сердце, чтобы не разорвалось. – Ты не можешь отбросить все то, что у нас общего. То, что мы сестры.
– Увидим, – говорит Маргарита и уходит.
* * *Зал наполнен благоуханием пряной утки. Карл изображает безразличие – несомненно, после смерти матери кухней он тоже, как и Людовик, пренебрегает, – но раздутые ноздри его выдают. Беатриса и помыслить не может, чтобы что-то съесть: ее желудок полон проглоченных слез.
Зал украшен сезонной зеленью: падуб в каплях красных ягод, омела – белых. Сосновые ветки источают запах хвои. Сестры сидят на возвышении в передней части зала: Маргарита в центре, рядом с Людовиком, справа от нее Элеонора рядом с Генрихом. Ричард – по другую сторону от Генриха; рядом с ним их мать, ее некогда блестящие каштановые волосы поседели, кожа вокруг рта покрылась морщинами, как на старом ремне. Некогда признанная красавица, теперь она напоминает Беатрисе увядший цветок, с которого вот-вот опадут лепестки. Она поднимается на возвышение и обнимает маму за шею. Ее ароматы – сирень и пыль, запахи старости, – вызывают у Беатрисы приступ пронзительной боли.
