Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек. Дыхание утренней зари
Услышанное заставило Луиджи с бо́льшим состраданием посмотреть на четырех парней с давно не чесаными волосами, в грязных лохмотьях. Он отвернулся, чтобы найти глазами Анжелину. Она встала, закуталась в шаль, подошла к решетке и прижалась лбом к холодному железу. Когда он приблизил лицо, чтобы ее поцеловать, она отстранилась.
– Нет, только не перед ними! Если мы поцелуемся, они опять начнут шуметь.
– Какое нам до них дело, дорогая? – прошептал он.
– Ты уйдешь, а мы еще долго будем слушать крики и оскорбления. Розетта их боится. Прошу, не надо!
– Ладно! – Он с сожалением отошел на шаг. – Энджи, не теряй надежды! В полдень я встречался с адвокатом. Мэтр Ривьер внушает мне доверие и симпатию. У него прогрессивный взгляд на права женщин. Вы скоро познакомитесь! Мне остается только добиться от судьи разрешения на вашу встречу. Завтра утром я иду в суд по повестке, поэтому все решится быстро.
– Судья вызвал тебя? Но почему?
– Думаю, это обычная процедура. Хочет меня допросить. Розетта, подойди! Тебе тоже не мешало бы послушать.
Но девушка так и осталась сидеть на деревянной лавке, укутанная в свое одеяло. Она только помотала головой.
– Оставь ее в покое, – сказала Анжелина. – Она с ужасом ждет дня, когда ей придется при всех рассказать о своем позоре. Сколько бы я ее ни утешала и ни уговаривала, Розетта твердит, что не переживет этого. Скажи, ты не получал письма от Виктора? Она ждет это письмо с прошлой недели.
В этот момент пленники, до поры до времени молчавшие, снова взялись за свое. Не обращая внимания на свист, оскорбления и вопли, чета де Беснак продолжила разговор.
– Нет, письма не было. Сегодня утром я был дома, и почтальон принес только повестку.
По глазам мужа Анжелина догадалась, что он чего-то недоговаривает, но спросить она не решилась. Шум стал оглушительным, и она на патуа попросила мужчин угомониться.
– Я имею право поговорить с мужем! Не шумите так, иначе смотритель не даст вам еды!
Один парень на окситанском заявил, что запросто заставил бы ее забыть о своем муже, если это вообще муж, но угроза возымела эффект. Теперь их соседи только свистели и скалились.
– Расскажи, как дела дома, любовь моя! – вздохнула Анжелина.
Луиджи поспешил ее утешить:
– Анри все время спрашивает, где крестная. Ему позволяют целый день играть с собаками, поэтому он ведет себя хорошо. О Спасителе этого не скажешь: этот великан всюду сеет хаос. Недавно так махал хвостом, что опрокинул мамин столик! Твоя желтая роза цветет. Бланка так привыкла ходить под седлом, что скоро не захочет, чтобы ее запрягали в коляску.
Молодая женщина нашла в себе силы улыбнуться. Луиджи продолжал:
– Октавия крепко тебя целует. Она передала пирог с вишнями, который испекла для вас с Розеттой. Моя матушка и твоя свекровь-гугенотка по совместительству скучает по тебе, хоть и клянется, что никогда тебя не простит. Но я думаю, это неправда. Твой отец ведет себя как раньше. Я стучал в ворота, но мне не открыли. Твоя протеже Ан-Дао, на мой взгляд, чувствует себя прекрасно. Она расхаживает по дому в синем платье нашей славной Жерсанды. Я слышал, как матушка уговаривала ее немного ушить наряд и добавить к нему кружевной воротник. Крошка Дьем-Ле растет, и я надеюсь, наш малыш будет таким же спокойным. Я ни разу не слышал, чтобы она плакала. Если она не кушает и не спит, то лежит и улыбается ангелам!
Анжелина растрогалась до слез.
– Наш малыш? Луиджи, ты произнес это так нежно! Он как раз начал толкаться! Может, узнал твой голос?
Бывший странник просунул руку между прутьями и погладил жену по круглому, едва заметно натянувшему платье животику, а потом прижал к нему ладонь. Ему показалось, что он чувствует какое-то шевеление.
– Энджи, дорогая, он шевельнулся! Да!
Магию момента разрушил новый концерт из насмешек и непристойных замечаний. Фюльбер положил ему конец гневным окриком из глубины помещения.
– Заткнетесь вы там? Небось, в Кайенне будете вести себя потише! – крикнул он на патуа.
В ответ – ругательства и лязг металла. Узкое отверстие внизу решетки позволяло смотрителю проталкивать в камеру миски, в которые он сначала раскладывал еду из кастрюли.
Он не забывал об осторожности. Будущих каторжников уже заковали в кандалы, но кто знает, что они могут выкинуть?
– Эй, мсье де Беснак! Пора наверх!
– Уже? – не поверил Луиджи. – Но у нас есть еще минут пять!
– У меня часов нет, и мне недосуг тут торчать! Жена заждалась – сегодня ей нездоровится.
И он загремел связкой ключей, привязанной к поясу. Анжелина сдержала вздох разочарования.
– Я вернусь завтра, моя прекрасная Виолетта, чего бы мне это ни стоило! – прошептал Луиджи. – И теперь у меня есть компания. Угадай, кто явился сегодня на улицу Мобек? Твой дядюшка Жан! С ружьем и твердой решимостью тебя освободить!
– Дядя Жан приехал? Думаю, он сразу понял, что я не могла поступить по-другому! Иди к нему скорее и скажи, что я очень ему признательна! Теперь у тебя есть верный товарищ и союзник!
Анжелина радостно улыбнулась. Кончиками пальцев она провела по щеке мужа, и он ушел, оставив ее с новой надеждой в сердце.
Глава 12
Беспокойные дни
В кабинете судьи Пенсона в здании суда, Сен-Жирон, на следующее утро, среда, 31 мая 1882 года
Николь чувствовала себя неловко под суровым взором Альфреда Пенсона, облаченного в черное судейское платье. Чтобы справиться со страхом, молодая служанка повторяла про себя, что дома даже судьи делают те же самые вещи, что и обычные люди, – едят, спят, посещают «комнату уединения».
Она осмелела настолько, что представила Пенсона голым в объятиях этой предательницы Леоноры. «Она свалила на меня всю вину! – думала служанка. – Но я не дам себя в обиду!»
– Ваше имя – Николь Гоно́? – сухо спросил Пенсон. – Родились в Сен-Годане 20 октября 1859 года в семье Венсана Гоно, работника на ферме, и Марселины Кузен, в супружестве Гоно? Известно ли вам, мадемуазель, что я могу привлечь вас к ответственности за лжесвидетельство?
– Мадам Лезаж мне говорила, господин судья, но я ведь только сделала, как она мне велела! Я услышала, что одна девушка в Лоре умерла после аборта, и пересказала все хозяйке, и это она потом приказала мне говорить, будто аборт сделала повитуха Лубе!
Беснуясь в душе, Пенсон кивнул.
– Мадемуазель, прошу вас говорить правду, поскольку вам предстоит выступать и на суде. Мадам Лезаж изложила другую версию событий. С ее слов, это вы подали ей идею донести на Анжелину де Беснак.
– Я? Я предложила? – пробормотала горничная, думая о том, что единственное, к чему теперь стремится судья, – это обелить репутацию своей любовницы.
