Жюльетта Бенцони - Изумруды пророка
Джузеппе отправился за тачкой, а заодно прихватил и две метлы. Теперь его опасения полностью рассеялись, и он с готовностью помог турку навести порядок в часовне. Они великолепно с этим справились: когда работа была закончена, никому и в голову не могло бы прийти, что в этом помещении что-то произошло.
— Как только мы запрем дверь, я выброшу ключ, — пообещал Манфреди. — Таким образом, пройдет немало времени, прежде чем кто-нибудь сюда проникнет…
— Теперь вы можете отправляться в путь, — сказал Альдо, обращаясь к турку. — Я желаю вам долгих лет жизни в вашей стране. Долгих лет покоя… и забвения.
— Я уже обо всем забыл…
И он двинулся навстречу своей судьбе, а во взгляде его засветился огонек, какой всегда зажигает сознание вновь обретенной свободы.
— Все бумаги в порядке, — произнес Морозини, глядя на то, как фургон медленно трогается с места. — С этой машиной и с тем, что он прихватил с собой, он сможет у себя на родине начать новую жизнь.
— Благодаря вам, милый князь, это опасное дело закончилось благополучно, — вздохнул Манфреди. — Но как же я перепугался, господи!
Уже под утро Джузеппе, вновь превратившийся в безупречного, немного чопорного слугу, каким неизменно был До этой ночи, подал хозяину и гостю великолепный кофе с бутербродами, после чего скромно удалился. Тогда Манфреди, взяв со стола лежавший там черный бархатный мешочек, развязал шнурок и поочередно достал оттуда драгоценности, раскладывая их на гладкой поверхности дерева. Его движения были неторопливыми и едва ли не почтительными, и тем не менее Морозини заметил, что руки у него снова начали дрожать. Когда все драгоценности были выложены, он взял со стола роковые изумруды и протянул их Альдо.
— Это ведь то самое, что вы хотели, да? Мне кажется, вы их честно заработали!
Едва «Свет» и «Совершенство» коснулись ладоней Альдо, он почувствовал, что и у него затряслись руки. Но он тотчас крепко сжал камни, охваченный непередаваемой радостью и чувством победы: наконец-то он может заплатить выкуп за Лизу! Это мгновение искупало все последние месяцы, полные тревог, мучений, тяжких трудов и даже отчаяния. Еще немного, и он вновь обретет счастье!
— Спасибо, — только и сказал он.
Но Альберто Манфреди жестом отмел какую бы то ни было благодарность и вернулся к столу, на котором по-прежнему сверкали диадема, ожерелье, браслеты и кольца. Пока Альдо наливал себе еще чашечку кофе, он любовался ими, осторожно проводил по ним пальцем.
— Как бы вы поступили с ними на моем месте? — спросил он.
— Вот в чем в Швейцарии нет недостатка, это в банках, — улыбнулся Морозини. — Ив каждом из них есть неприступные сейфы, да и у вас самого, я думаю, где-то такой сейф наверняка есть. Вот туда их и надо поместить, причем как можно скорее, потому что я не представляю, чем вы объясните их появление вашей жене, если они попадутся ей на глаза.
— А что, если… если вы возьмете их с собой?
— Я? А что мне с ними делать? Если у вас нет сейфа, так снимите его!
— Дело не в этом…
Вид у него внезапно сделался до того смущенным, что у Альдо, терявшегося в догадках о том, что бы это значило, уже готов был сорваться с языка вопрос, но Манфреди все-таки решился заговорить сам.
— Как по-вашему, могу я ими располагать по собственному усмотрению? — спросил он.
На этот раз Морозини начал кое-что понимать, но не подал виду.
— Это зависит от того, под каким углом взглянуть на вещи. Если придерживаться буквального исполнения последней воли великой княгини, вы должны хранить их при себе как драгоценное напоминание о вашей любви, а затем приказать похоронить вместе с вами, когда вы уснете вечным сном рядом с ней.
— Но я не имею намерения быть похороненным рядом с ней. Тем более в обществе известного вам господина. Да, впрочем, это и невозможно, потому что нас с женой похоронят в Вероне! — с досадой воскликнул Манфреди.
— , Успокойтесь! Я в этом нисколько не сомневаюсь, иначе все, что мы только что проделали, утратило бы всякий смысл. Кроме того, великая княгиня явно намеревалась вам навредить своим роскошным, но отравленным подарком. Я думаю, что, как только подписанный нами документ достигнет Брегенца, — думаю, нет необходимости объяснять, что я заменю Ахмета в качестве свидетеля, — нотариус уберет его в долгий ящик, а там пыль и забвение примутся за дело…
— Да, но после моей смерти этот самый нотариус или его преемник мог бы затребовать подтверждения, и…
— …и, если драгоценности окажутся проданными, могли бы возникнуть некоторые затруднения? Именно поэтому вы хотите доверить их мне?
— Да.
Взяв в руки великолепное ожерелье, Манфреди поглаживал составлявшие его изумруды и бриллианты. Потом, по-прежнему не решаясь поднять взгляд на гостя, он произнес:
— Теперь, когда мы с вами разделили такую страшную тайну, я не вижу причин хоть что-либо от вас скрывать. Я разорен, милый мой, или по крайней мере близок к разорению.
— Разорены? Вы?
Удивление Морозини было вполне искренним. В его представлении Альберто Манфреди оставался одним из самых богатых людей Италии. Но тот продолжал:
— Да, я!.. Кроме семейного склепа, о котором я только что упомянул, у меня в Вероне не осталось ничего. Люди Муссолини все отобрали. У меня осталась лишь эта вилла и еще кое-какие крохи. Я даже собирался продать свою коллекцию бирюзы. Так что я очень рад этим сокровищам, даже при тех обстоятельствах, при каких они ко мне попали.
— Понимаю! — сочувственно откликнулся Морозини. Манфреди в ответ невесело улыбнулся:
— Нет, на самом деле вы не можете понять, каким образом могло испариться богатство, подобное моему, пусть даже и урезанное. Что ж, объяснение укладывается в одно слово: игра.
— Вы играете? Вы?
— Нет, не я: моя жена. О, это нисколько не омрачает нашу любовь. Она — лучшая из женщин, и я дорожу ею больше всего на свете, но она, в конце концов, тоже человек, а у нас у всех есть свои недостатки. У нее оказался этот. И, к несчастью, всего в получасе по воде от нас находится Кампионе-д'Италия с его знаменитым казино… Слишком сильное искушение.
— И она не может перед ним устоять. Но вы хотя бы просили ее об этом?
— Нет. Я хочу, чтобы она была счастлива. Я намного старше, и то, что она дарит мне, настолько бесценно…
— Прошу вас, не надо так уничижительно к себе относиться! Вы по-прежнему очень привлекательны, мой дорогой граф, и позволю себе напомнить вам об одной великой княгине, которая только что из-за любви к вам покончила жизнь самоубийством! Если я правильно понял, графиня считает, что вы все еще располагаете несметным богатством?
