Симона Вилар - Коронатор
Она рванула вожжи, а солдаты захохотали.
Анна надвинула на глаза капюшон и побрела прочь. Моросил дождь, грохотали по булыжнику колеса телег, из кузницы резко пахло паленым лошадиным копытом. Анна шла, уставившись под ноги, боясь встретить в толпе знакомое лицо. Ее вновь охватило отчаяние, ибо она поняла, что теперь выбраться из города вряд ли удастся. Однако Анна пыталась подбодрить себя мыслью о том, что как-никак она на свободе, а не в глухом подземелье, и до последней секунды остается шанс найти какой-нибудь выход. Она не знала, который час. Наступила Страстная пятница, колокола молчали, церкви стояли притихшие и сумрачные, а город в серой пелене дождя, казалось, только и печалился, что о муках Спасителя на Голгофе. От вчерашнего разгульного веселья не осталось и следа, словно это неуместное празднество пригрезилось лондонскому люду, истомленному Великим постом. Анна со злорадством подумала, что еще не раз отзовется Йоркам этот нелепый праздник на Страстной неделе, однако сейчас, когда она в раскисших башмачках и с опущенной головой, прихрамывая, брела по узким улочкам мимо монастырских стен, это служило ей слабым утешением.
Все дома и постоялые дворы кишели солдатами, военачальниками всех мастей и союзными рыцарями короля. Анна заметила, что все они крайне возбуждены. Облачаясь в шлемы, поправляя поножи и стягивая ремни, латники строились в отряды, повсюду слышались звуки команды, гул барабанов и рев рогов. Копейщики, арбалетчики, алебардщики, едва придя в себя после похмелья, вынуждены были готовиться к выступлению. Многие из ратников толпились у кузниц или оружейных лавок. Кругом слышались лязг железа, топот и шарканье ног, брань и гортанные окрики.
Собравшись отрядами, ратники в железных шлемах и панцирях, с трехлоктевыми алебардами на плечах покидали постой. Впереди ехали их командиры, а также знатные рыцари с оруженосцами, державшими на весу копья со знаменами своих господ.
Возле Криплгейтских ворот, Мургейта и старых Бишопгейтских ворот Анну также постигло разочарование. Повсюду посты и заставы, причем она заметила среди стражи многих из тех, кто служили в Вестминстере, а следовательно, знали Анну в лицо. Рядом с ними переминались с ноги на ногу стражники с белым вепрем на накольчужных туниках – гербом Глостера. Анна повела плечами. Она не сомневалась в том, что Ричард, как и год назад, примется охотиться за ней, чтобы снова заполучить ее*. Анна даже подивилась этой своей странной уверенности, но ее не оставляло чувство, что она связана с горбатым принцем некой незримой нитью. В минувшие месяцы она почти не думала о нем, однако он снился ей порой по ночам, и это казалось ей недобрым предзнаменованием. А вчера, увидев герцога на королевской барке, она вновь ощутила прежний страх перед ним. Она знала его тайну, тайну гибели брата Ричарда – юного Рэтленда, обладание которой могло погубить самого герцога Глостера, но прежде всего – ее.
Дождь кончился, как по волшебству, лишь из водостоков с оскаленными мордами горгулий с шумом низвергалась вода. Анна свернула на людную улицу Милосердия, пересекающую Сити с юга на север и ведущую к Лондонскому мосту. Что ж, если у всех городских ворот дозоры, возможно, ей удастся нанять лодку и покинуть враждебный город водным путем. Она двинулась было к Темзе, но возле старой четырехгранной церкви Святого Магнуса заметила толпу, облепившую королевского герольда, который, развернув свиток, зачитывал указ, требовавший ее поимки.
Анна, замерев, стояла в толпе. Ей вдруг показалось, что все это уже было – толпа, сумрачный день, герольд на коне в кафтане, расшитом белыми розами, который возвещает о ее бегстве и сулит награду тому, кто укажет, где скрывается беглая супруга Эдуарда Ланкастера Анна Невиль. Так же было и год назад. Но тогда герольд упоминал еще и о рыцаре Филипе Майсгрейве, а не только о ней. Анна почувствовала, как по щекам неудержимо текут слезы, и опустила голову. Никогда еще она не ощущала себя такой одинокой и беспомощной, такой гонимой. Год назад она была не одна. Рядом находились сильные, преданные воины, а главное – Филип.
Анна подавила всхлип. Толпа начала расходиться. Вокруг только и разговору было что о ней. Голоса были злыми, в них не было ни усмешки, ни сочувствия, которое обычно испытывают лондонцы к разного рода бедолагам. Люди были раздражены: что за принцесса, которая, словно бродяжка, только и делает, что находится в бегах? Ей надлежало бы сейчас смирно сидеть в Тауэре вместе с королем Генрихом и молиться о ниспослании удачи Делателю Королей и Ланкастерам. Кто-то засмеялся – уж лучше пусть она прячется в Сити, где ее всегда можно поймать и получить в награду целое состояние.
Смахнув тыльной стороной руки слезы, Анна подняла голову – и похолодела. В нескольких шагах лицом к ней стоял рыжий Джек Терсли. Анна застыла, как куропатка перед горностаем, не в силах даже вздохнуть. Джек смотрел на нее оторопело, слегка приоткрыв от неожиданности рот. Вокруг гудела раздраженная толпа, кто-то толкнул Джека, тот словно очнулся, глянул налево, направо, будто собираясь закричать. Анна опустила веки. Она помнила, как хотела велеть взять этого парня на пытку, как приказала арестовать девушку, которая ему нравилась. Теперь он может с ней поквитаться.
Анна снова взглянула на Джека Терсли. Он стоял насупясь и молчал. По щеке принцессы скатилась слеза. Она почувствовала ее солоноватый вкус в уголке губ и в ту же секунду увидела, как Джек, все так же хмуро глядя на нее, медленно повернулся и пошел прочь. Анна не поверила своим глазам. Рыжий не предал… Этот парень пожалел ее! Невероятно. За минувшие дни Анна забыла, что люди могут быть милосердными.
Где-то поблизости пронзительно заревел осел. Анна вздрогнула и очнулась. Испуганно оглядываясь, она вдруг поняла, до какой степени была неосторожна и безрассудна, вот так, среди бела дня, шатаясь по людному Сити. Следующий, кто разглядит в ней принцессу Уэльскую, не будет столь великодушен, как Джек Терсли. Надвинув капюшон на глаза, ссутулившись, Анна юркнула в ближайший переулок и, стараясь держаться поближе к домам, принялась искать место, где бы спрятаться. Ей не повезло, она оказалась в квартале мясников, и ее затошнило от вида мяса и крови. В открытых окнах лавок были выставлены только что освежеванные туши, на лотках грудами лежали внутренности животных, по улице текла окрашенная кровью вода и с визгом бегали крысы. Хозяйки с корзинами сновали среди лотков и лавок, торгуясь и покупая еще не вздорожавшее к концу поста мясо. Пронзительно визжала свинья.
Анна услышала, как какая-то горожанка бранится с мясником из-за цены.
– Ты меня подчистую обобрал, кривой дьявол!
