Людмила Сурская - Сколько живёт любовь?
В госпитале, где она работала после войны, сначала, никто не знал о её особой роли на фронте. Просто не догадывались, что та, о ком судачила вся страна, кто от зависти, кто от презрения — это она. Но со временем всё вылезло наружу. Да и сама помогла, используя ту же схему. Надо было как-то жить. Но в мирной жизни этот шаг имел два конца. С одной стороны перед именем Рутковского чиновники преклонялись, двери кабинетов открывались, но с другой… пошло, поехало такое… Прослышав про интрижку, сотрудники никак не захотели оценить её деловые качества по достоинству. Чья-то неприкрытая ненависть и презрение читались прямо в глазах. Кто-то стыдливо отводил их. Ведь почти у каждой на фронте был если не муж и сын, то брат или жених. И они тут, в тылу, работая, как проклятущие без сна и отдыха на Победу, ждали своих мужиков, сжимаясь в комочек. Умирая от тревог и орошая слезами подушки, умоляли Бога о милости подарить им надежду. Сами гулять не смели. Предательство, грязь. Такие и убитым будут всю жизнь верны и не изменят никогда. А ей часто давали понять, как и чем она воевала, приближая день Победы. Бывало так, что и в глаза. Порой она чувствовала себя прокажённой, ей казалось, что каждая женщина, входя к ней в кабинет или проходя мимо, презрительно усмехается. А может, ей только казалось это… Иногда она слышала, как кто-то громко за дверью восклицал: "Это эта что ли, что подстилкой Рутковского воевала?" Бывало она, не выдержав, вылетала в коридор, но, поймав ухмыляющиеся рожи мужиков, или вызывающие лица женщин, спешила скрыться за дверью. "Подстилка, подстилка"…. звучит насмешливый голос в ушах. А всему виной его привязанность к семье, помешавшая ей стать его законной женой. Она бы никогда не пошла на ребёнка, не будь уверенной, что сможет оставить маршала около себя. Уверенность была сто процентной, только где она теперь… На всю жизнь готова была остаться тем, кем она была для него в войну, "матрасом", подбирать даже крохи с его стола. Но этот сухарь обрубив пути к себе лишил её даже этого малого. Всё, как-то неожиданно выскользнуло из рук. Ушло, как вода через решето. Её семейное счастье в одночасье накрылось медным тазом. Разве она могла поверить, что его болтовня насчёт верности семье, это серьёзно. Все так уверяют, а потом забывают об этом, и Шишманёва говорила так. А теперь Казаков, женившись на связистке, которую Юлия постаралась сделать подругой стал её другом не меньше чем Рутковскому. Ох, злыдня, обошла её несчастную со всех сторон… Но Галя с Крючка Казакова, Малинина и прочих его друзей с крючка не спустит. Она от них не отстанет. Без них она мелочь, а рядом с ними глядишь и заметят. Опять же, так старалась попасться Рутковскому на глаза и восстановить отношения. Но всё провалилось. Она злилась.
Ей было невдомёк, что она глотает те же бабьи слёзы, какими потчевала Юлию, пытаясь увести из семьи Рутковского. Только Юлию почему-то жалели, а "воробушку" презрительно кривятся в след. "Ах, эти бездушные бабы". Ей не понять, что война лишила их любви, семьи, детей и женского счастья тоже. Что миллионы одиноких женщин, это тоже жертвы войны. Они ждали своё, принимали свою долю и не ловили крохи с чужого стола… И те девушки, что шли в разведку, уходили в тыл врага, ползали под обстрелом вынося с поля боя раненных, садились за штурвалы самолётов неся смертельный груз на головы фашизму, они тоже мечтали жить, любить. Их тоже убивали, но они хотели каждая иметь своё счастье и свою любовь и не торопились стать чьим-то "матрасом". Но Гале жаль было только себя. Какое ей дело до других. Не сложилось у себя горячо любимой. Бросила всё в борьбе с судьбой, вколотила столько сил, а всё в молоко. Вся эта вырвавшаяся из груди боль приняла рамки уродливой обиды на Рутковского, мести и вранья. Старая истина — у любви и ненависти одна лежанка и шаг ходу. То, что нёс даже сейчас, во время похоронной процессии, подчиняющийся её затуманенному разуму язык, было зло и коварно. Причём направлено уже против Юлии и Ады. "Ничего, она ещё у меня умоется слезами. Получит по полной программе и по первое число. Эти кретины всему поверили, разнесут после похорон опять по всей стране". — Она искоса, оценивающе, посмотрела на однополчан, предназначенных на такую роль, справятся или нет? Словно хотела убедиться, что справятся с возложенной на них задачей. "Думала, обыграла меня?! А бой-то ещё не окончен. Кто докажет что так не было? Все любят жареное. Да и никто разбираться не будет, с радостью подхватят и понесут, передавая из уст в уста. Людям свойственно верить в сказку. Так я превращусь из подстилки в жертву, а эта житейская история в любовный роман. Его нет, кто теперь опровергнет. Это только я знаю, что была для него удобным матрасом. Я ещё повоюю. И в этот раз победа будет за мной. Потому что всем интереснее читать и слушать про любовь. С сегодняшнего дня "подстилки" больше не будет. Умы людей займёт безумно нежная, страстная и несчастная любовь. Которая была у нас с Рутковским, но погибла не без помощи бездушной жены, повязанной с ним долгом". — Она аж улыбнулась, своему плану. Как здорово она всё придумала. Теперь остаётся воплотить в жизнь. Она проиграла жизнь, но выиграет память. Что жизнь-миг, а память длинная, длинная…
Жизнь не сложилась, мало того прошмыгнула вильнув хвостом и обгадив. Она не заметила, как абсурдное желание отделаться от клейма походной жены постепенно становилось навязчивой идеей. После его смерти её жизнь подчинена одной этой цели. И она выполнит её во что бы то ни стало. Но она была слишком умна и осторожна чтоб ломиться в лоб. Всё накручивалось поэтапно. Рассчитывалось и воплощалось. Очень старалась ошибки не совершать. Действовала сама, только сама. Газетчикам передать нельзя, докопаются, переврут. А так всё чудесно получится. Запоздалая откровенность, желание показать изнанку жизни Рутковского. Она верила в свою удачу. Ведь несмотря ни на что считала себя везунчиком. А как же иначе — попался же ей Рутковский. Он один такой и повезло ей. Но не выгорело с любовью, зато должно повести с местью. Мужа и его дочь она как-то само собой выкинула из своего жизнеописания. На что они ей. Ведь историю творить может лишь имя Рутковского и его дочери.
Теперь она затеяв новую игру с жизнью, вернулась к идее собственника. Почему бы и нет — прошлое мираж, ну подумаешь выпал отрезок, зато будущее свободно и рисуй в нём всё что хочешь. Хоть мираж, хоть два… Надя не понимая её трагедии не вмешивалась и Галя осталась со своей выдумкой один на один. Она разговаривала с его портретом перед сном, лелея надежду увидеть картинки их фронтового общения во сне. Просыпаясь, она первым делом, здоровалась с ним. Идя на работу своим собеседником брала его. Она играла в игру, где он въявь существовал рядом. Позже подустав представила себе, что он был её мужем и умер. Отсюда она просто обязана была ходить проведывать его могилку. Почему бы и нет?! Ей доставляло массу приятных минут. Там всегда кто-нибудь был… Часто шла в музей. В Курске директор музея совсем интересная женщина попалась. Даже дружба завелась. Потихоньку Галина объявляла кто она такая есть — курская любовь Рутковского. А потом уж и вовсе в масштабах расстаралась- фронтовая любовь. Все сразу развешивали уши. А потом собрав народ читала его письма, предупредив — это личное. Никому. Ни-ни… Мол, я не могу вам поведать обо всём, это слишком, слишком личное, но поймите мой священный долг перед ним — сказать правду. "Кому, зачем? Кто уполномочил?" — задумывался что ли кто. Слушали с открытыми ртами. Вот народ! По крупицам создавая себе имидж несчастной влюблённой продвигалась вперёд. Она играла эту роль так глубоко и талантливо, с таким искренним чувством, выкладываясь, что даже сама верила. Люди кто слушал и сочувствовал — бывает, кто крутил пальцем у виска — совсем крыша поехала. Она не заметила, как игра и цель переплелись организовав безумный коктейль.
