Виктория Холт - Власть без славы
Что он этим хотел сказать? Что меня сожгут на костре? Повесят, колесуют и четвертуют? Или, поскольку я была особой королевской крови, он бы удовольствовался моей головой?
Он заканчивал тем, что не желал высказываться далее, иначе ему пришлось бы выразиться еще категоричнее. Единственное, что он имел мне сказать, это то, что он не потерпит нарушения законов и тем, кто решится на это, следует остерегаться.
Это была откровенная угроза, и мне было грустно сознавать, что мой некогда кроткий брат стал орудием в руках правивших нами людей, так как королем был фактически Нортумберленд, а Эдуард им только значился.
Я просто не могла поверить, что, окажись я лицом к лицу с братом, он бы стал говорить со мной в таком тоне; у меня не было сомнений, что письмо ему продиктовал Нортумберленд.
В одном я была тверда: я не откажусь от Мессы. Я должна оставаться твердой. В любой момент моя миссия могла стать мне ясна. Я была уверена, что по всей стране люди ждали меня… надеялись на меня… и я не должна предать их.
Я решила посетить брата и убедиться, будет ли он так же суров со мной лицом к лицу.
Я приехала в Лондон в холодный мартовский день. Это был рискованный поступок, но ситуация того требовала. Я взяла с собой небольшую свиту, чтобы сделать свой въезд более парадным. Прием, оказанный мне по дороге, изумил меня. Люди выбегали из домов с возгласами: «Да здравствует принцесса Мария!»
Многие присоединялись к моему кортежу, и я с огромной радостью заметила, что у некоторых в руках были четки. Этим они провозглашали свою приверженность католической вере. Они хотели, чтобы я видела, что их вера – это и моя вера.
Это согревало мне сердце. Я опасалась встречи с братом, но эти добрые люди придали мне мужества. Эта поездка показала мне, что у меня даже больше сторонников, чем я смела надеяться. Я не верила тогда, что и вправду множество людей по всей стране ждали меня, молясь о приближении того часа, когда я сотру с лица земли еретиков. Значит, я была права, отказавшись от побега. Мое место – среди этих людей, полагавшихся на меня.
Я тронулась в путь со свитой из пятидесяти человек, но, когда мы подъехали к городским воротам, со мной было уже до четырехсот человек, и улицы были настолько заполнены толпой, что трудно было по ним пробраться. Что скажет мой брат о таком приеме, подумала я. Впрочем, он скажет то, что ему велит Нортумберленд.
К этому моменту я осмелела. Я должна была встретиться с членами Совета, но меня поразил вид Эдуарда. Он сильно ослабел по сравнению с тем, каким я его видела в последний раз, и его мучил кашель. Мне стало очень жаль его, и ко мне вернулось то чувство любви, которое я испытывала к нему, когда он был ребенком. Он выглядел таким болезненным – почти что хрупким, – слишком юным для свалившейся на него тяжкой ноши. Было трогательно видеть, как он пытается принять вид, достойный короля, и кидает на меня суровые взоры.
Он сказал мне, что, бросая вызов Совету, я нарушала волю нашего отца.
– Ваше Величество, – ответила я, – императорскому послу Франсуа ван дер Дельфту было дано обещание, что меня не станут принуждать отказаться от Мессы.
Брат отвечал мне, что он не давал никаких обещаний ван дер Дельфту, и несколько наивно добавил, что он, вообще, только год как принимает участие в государственных делах.
Я быстро заметила, что, раз он не издавал указов о новой религии, мое неподчинение им не означает неповиновение ему лично.
Он выглядел озадаченным, и я тут же спросила его, как он мог ожидать, что я откажусь от того, в чем была воспитана с раннего детства.
– Нортумберленд сказал мне, что в завещании нашего отца говорится, что вы должны повиноваться Совету.
– Только когда речь зайдет о моем замужестве, – возразила я. – Король, наш отец, завещал служить Мессы о спасении своей души каждый день, а это не было исполнено, так что это вы, Ваше Величество, и ваши приближенные не исполняете желания короля.
В таком духе разговор продолжался два часа и ни к чему не привел, потому что я решилась не уступать; мои встречи с народом по дороге в Лондон и с жителями столицы ясно показали, что, причини они мне какой-то вред, народ поднимет протест.
Я сказала Эдуарду, что пекусь только о своей душе, которая принадлежит Богу. А что до моего тела, они вольны делать с ним все, что хотят. Они могут лишить меня жизни, но душа моя принадлежит Богу, и так будет всегда.
Я видела раздражение в людях, надеявшихся сломить мой дух. Но теперь я действительно не боялась смерти. Умерли же другие за свою веру. Я подумала о мужественной Анне Эскью, замученной и сожженной на костре. Я вспомнила о монахах, принявших самую мученическую и унизительную смерть. Они приняли страшные муки, но зато теперь они на небесах, окруженные божественным ореолом – святые, умершие за свою веру.
Нет, я больше не боялась, а бесстрашие смущает врагов, таящих страх в сердце своем.
Я продолжала, глядя на Эдуарда:
– Не верьте тем, кто дурно говорит обо мне. Я всегда была и останусь покорной и любящей сестрой Вашего Величества.
Я задержалась при дворе, желая узнать, какое впечатление произведет эта встреча. Я не сомневалась в том, что она озадачила Нортумберленда и взволновала моего брата.
Через несколько дней меня посетил Шейф. Он сказал мне, что отправил отчет об этой встрече своему повелителю и теперь дожидается ответа. Он рассказал императору, как меня принял народ и как твердо я стояла за свою веру.
– Это должно было привести их к убеждению, что я останусь непоколебима, – сказала я. – Я останусь верна моей вере, каковы бы ни были последствия.
Шейф одобрительно кивнул.
– Для вас было бы катастрофой, если бы вы ей изменили, – сказал он. – Это произвело бы на людей тяжелое впечатление. Сейчас многие из них носят четки, и я уверен… они ждут, ждут своего часа. В глубине души они истинные католики и жаждут быть приведенными к истинной вере. Той, кого они считают своей руководительницей, не подобает сейчас проявлять слабость.
– Моей слабости никто не увидит, – уверила его я. – Я сознаю, в чем мой долг.
Как это уже было накануне моего побега, когда что-то подсказало мне, что я должна остаться, так и теперь я знала, что мне делать.
Неделю спустя снова явился Шейф. Он получил известие от императора, который обратился к Совету с письмом. В нем он угрожал Англии войной, если мне запретят исповедовать мою веру.
Я ликовала. Я была уверена, что нахожусь на правильном пути.
* * *Наступило Рождество 1552 года. Меня не было при дворе, но несколько дней спустя после праздника я решила навестить брата, чтобы поздравить его. Мне было жаль его во время нашей встречи в Совете, потому что я знала, что он действовал по наущению Нортумберленда, и обращенные ко мне суровые слова причинили ему столько же боли, сколько и мне.
