Виктория Холт - Загадочная женщина
На острове ему нравилось, но из-за акул я боялась разрешить ему купаться. Я была рада, что с Диком произошла история, которая хорошо для него кончилась, потому что вдобавок к тому, что Дик переменил свое отношение к Редверсу, я могла приводить происшествие с ним в пример Эдварду.
Вечером, когда спадала жара, мы гуляли. Обычно мы ходили в магазинчики, походившие на хижины, и смотрели, как девушки в разноцветных длинных юбках делают из раковин бусы, браслеты и серьги. Они сидели под навесом из пальмовых листьев – Эдвард назвал его «домом без стен» – и работали до темноты, рано утром они уже были на месте. В середине дня остров пустел.
Вдоль берега стояли сараи для копры и фруктов, которые отправляли за границу, островитяне существовали за счет торговли.
– Не очень похоже на Лангмаут, – заметил Эдвард. – Когда-нибудь мы поедем домой.
Были моменты, когда жизнь наша протекала нормально. А были, когда атмосфера в доме становилась невыносимой. Обычно это происходило по ночам, когда я лежала в кровати, просто не в состоянии заснуть, думая о «Безмятежной леди». Где она теперь и вспоминает ли меня Редверс, лежа у себя в каюте. Я доставала его письмо и перечитывала. Я никак не могла найти безопасное место для него. Ни к шкафам, ни к ящикам не было ключей. Поэтому я прятала его среди своей одежды и каждый раз, приходя к себе в комнату, проверяла, на месте ли оно.
По ночам пугающе скрипели половицы. После полуночи на масляной лампе в коридоре прикручивался фитиль. Я слышала, как по коридору шлепает Сула в плетеных туфлях, которые она обычно носила. Они представляли собой соломенную подошву с перепонкой, сделанной из раскрашенной соломы. Они были очень грязными и потрепанными. Я слышала, как она останавливалась, и мне казалось, что она стоит у моей двери и что если я выскочу из кровати и распахну дверь, я столкнусь с ней нос к носу.
Зачем? Бессмысленно. Но меня не покидало ощущение, что она постоянно следит за мной.
Я без конца глядела на дату, отмеченную Эдвардом красным карандашом, и считала, что жду этого дня больше, чем он, хотя каждый раз спрашивала себя, что, кроме радости увидеть Редверса, он может мне принести.
Было бы легче, если бы Чантел меньше была занята, но она сказала, что боится надолго покидать Моник. Эта глупышка делала все, чтобы заболеть, а ей это было нетрудно.
Ее навестил врач острова. Он был очень старый и только и ждал, когда приедет новый доктор, тогда он уйдет на пенсию. Он говорил с Чантел. Потом она сказала, что он совершенно отстал от времени. И неудивительно, он жил на острове вот уже тридцать лет.
Через три дня после отплытия корабля Моник прислала за мной Эдварда. Увидев ее, я поняла, что она в опасном настроении. Она проговорила хитрым голосом:
– Вы, наверное, чувствуете себя очень одинокой, мисс Бретт.
– Нет, – осторожно ответила я.
– Вы скучаете по кораблю?
Я промолчала.
– Как странно! – продолжала она. – Вы нравитесь двоим, так? Еще и Дику Каллуму. Вы не похожи на роковую женщину… Я бы сказала, сестра Ломан больше годится на эту роль, а ведь ей не удалось поймать мистера Кредитона, правда?
Я спросила:
– Вас не интересуют успехи Эдварда?
Она расхохоталась.
– Успехи Эдварда! Я и ему не нужна. Нет. Вы не довольствуетесь капитаном. Вам нужны все. Вы даже Эдварда не желаете оставить мне.
Эдвард заволновался, и я обратилась к нему:
– Эдвард, пойдем посмотрим карты.
Эдвард с готовностью поднялся, он так же, как и я, хотел уйти. Но она начала визжать. Выглядела она ужасно, внезапно переменившись: глаза стали безумными, лицо покраснело, волосы выбились из-под ленты. Она в ярости стала оскорблять меня… слава Богу, она кричала бессвязно, мне не хотелось, чтобы Эдвард понял суть ее обвинений.
Вошла Чантел. Она знаком попросила меня удалиться, и я выбежала.
«Мне нельзя больше здесь оставаться», – твердила я себе. Ситуация невыносима. Мне надо уехать до возвращения корабля. Но как?
Я представляла, как появляется корабль. Разве я смогу уплыть с Редверсом без Чантел? Она определенно и решительно сказала, что на острове она не останется. Как только корабль вернется, она уплывет. И я должна уплыть с ней.
Но смогу ли я? Да и куда? Обратно в Англию с Редверсом? Это безумие.
Я вымыла руки и переоделась. Пришел врач. За ним послала Чантел. У Моник был страшный приступ.
Распустив волосы, я стала причесываться, дверь медленно отворилась. В отражении зеркала я увидела Сулу. Она напугала меня своим видом, я решила, что она пришла сделать что-нибудь ужасное со мной.
Как же она меня ненавидела! Она произнесла:
– Мисси Моник очень больна.
Я кивнула. Мы смотрели друг на друга, она, вяло опустив руки, я с распущенными волосами и расческой в руках. Потом она спокойно проговорила:
– Если она умрет… это вы убили ее.
– Чушь, – резко возразила я.
Она пожала плечами и повернулась, чтобы уйти. Но я окликнула ее.
– Послушайте, – решила высказаться я. – Я не позволю вам говорить со мной подобным образом. Она сама довела себя до приступа. Я тут ни при чем. И если я услышу подобное вновь, то приму меры.
Мой твердый и уверенный тон почему-то, кажется, напугал ее, так как она отпрянула и опустила глаза. Я продолжала:
– Идите и не приходите ко мне в комнату впредь без приглашения.
Она закрыла за собой дверь, и я услышала шлепанье ее плетеных сандалий.
Я взглянула в зеркало. Лицо у меня горело, а глаза сверкали. Я выглядела готовой вступить в бой. Но она ушла, и по мере того, как я смотрела на свое отражение, выражение моего лица менялось.
В глазах появился страх. Меня уже раз обвиняли в убийстве. Почему это происходит со мной опять.
Я снова загадочным образом попадаю в ту же ситуацию.
Комната приобрела страшный облик, но дом казался еще страшнее.
Два месяца. Долгие дни и ночи.
Атмосфера вокруг меня сгущалась.
Мне стало страшно.
Мы обедали вдвоем с мадам. Чантел не захотела оставить Моник одну, и ей отнесли обед на подносе.
Мадам вела себя сдержанно. Она сказала:
– Едва ли имеет смысл готовить специально для нас двоих. Нам хватит легкой закуски.
Легкой закуской оказались остатки рыбы от вчерашнего обеда – вечная рыба. Ее ловили местные рыбаки, она была самым дешевым доступным продуктом вместе с фруктами, некоторые из которых росли прямо в саду.
Меня это мало волновало. У меня не было аппетита.
В избытке на столе было лишь вино. По-видимому, его запас был большим.
Главным украшением стола служил канделябр, который так мне нравился, но свечи в нем не горели. Мадам заметила, что достаточно освещения от масляной лампы.
