Мэри Кайе - В тени луны. Том 2
Конвей Бартон лежал на полу между внутренней дверью и столом, Алекс перевернул его и, осматривая, не обнаружил на теле ни одной раны. На нем почти не было одежды, кроме халата яркой расцветки и одного тапочка, было непонятно, что он мог здесь делать и как попал сюда — по своему собственному желанию или его привели сюда силой. Но одна деталь, по крайней мере, была очевидной — он умер недавно, в отличие от остальных погибших. И по испуганному выражению лица было видно, что он умер от страха.
Опасаясь потерять много времени, чтобы выкопать могилу для такого большого, грузного человека, Алекс, собрав некоторые напильники и важные записи, закрыл дверь и оставил его.
Среди развалин резиденции или его собственного бунгало почти ничто не напоминало, что когда-то здесь кипела жизнь. Спрятав документы своей конторы под крышей заброшенной конюшни, он связал в небольшой узел самые необходимые вещи, наполнил поношенный вещевой мешок фруктами и зерном из разрушенного сада и отправился в обратный путь; стараясь избегать встреч с людьми, прижимался к стенам или укрывался в зарослях кустарника тамариска при каждом подозрительном звуке или движении.
Алекс больше не приходил на территорию, где располагались войска, и избегал ходить по этим дорогам днем.
На следующую ночь после своего возвращения из резиденции он пошел, пробираясь сквозь кустарник при свете месяца, в деревню, где жил Кашмер, его знакомый охотник. Это был огромный риск, так как Алекса хорошо знали в деревне. Но это был оправданный риск, на который надо было отважиться, так как он не мог ничего предпринять, не имея никаких новостей. Старый охотник подошел к двери своей хижины, уже зная, кто был за ней, несмотря на слабый свет звезд, так как он хорошо видел в темноте. Обернувшись, он сказал что-то находящимся внутри хижины и последовал за Алексом в ночь; они осторожно шли, пригибаясь, в полумраке среди теней пшеничного поля в течение получаса, переговариваясь шепотом.
Тремя днями позже, на заходе солнца Алекс встретил Эмира Ната и его дружков в трех милях за пределами расквартированных войск. Иногда он встречал Кашмера, иногда Эмира Ната, а однажды встретил своего друга из города, Лалу Тейкура Десса, который писал всем письма на восточном базаре; он жил в переулке, недалеко от магазина шелковых тканей Дитты Мулла, где продавались также шелковые платья и нитки. Таким образом он получал новости из города, деревень и близлежащих районов.
Агенты сообщили ему, что открыто передвигаться было еще опасно, так как сельская местность была охвачена волнениями, повсюду шныряли банды вооруженных сипаев, с важным видом расхаживая по деревням. Они поймали двух европейцев, скрывавшихся в хижине одного сельского жителя, и убили не только их, но также человека, который дал им убежище, а также всю его семью, в назидание другим. Это они должны были нести ответственность за продолжающуюся панику. Большинство жителей ничего не просили, кроме как оставить их в покое, чтобы они смогли продолжать пахать, сеять и убирать урожай. Для них мало значило, кто правил страной — земля кормила их, дождей было достаточно, и урожаи были хорошими, налоги не были чрезмерно высокими, а в тяжелые, неурожайные годы выдавались пайки. Несколько местных землевладельцев приняли активное участие в восстании, и низшие слои населения города могли всегда положиться на них в разрешении своих проблем. Но были и другие, которые оставались спокойными и выжидали, «куда ветер подует», как многие в Лунджоре.
— Но если скоро не освободят Дели, — сказал Эмир Нат, — они также присоединятся к восставшим. Еще нет новостей оттуда, но пошел слух, что не все англичане убиты, как сначала думали, и что из Эмбела движется армия, чтобы снова взять Дели. Если бы это оказалось правдой, и Дели был бы взят, тогда многие из тех, кто сейчас в нерешительности, оставались бы спокойными. Поэтому, ты пережди и скрывайся до тех пор, пока самое худшее останется позади. Множество европейцев, а также их детей были вынуждены уехать из боязни быть схваченными или убитыми, или взятыми в плен к тем, кто не хотел колониального владычества Англии. Переезжать сейчас было все равно, что влезть в петлю, так как нигде не было сейчас безопасно. Оуд также был охвачен волнением, и говорили, что Лоуренс и все англичане, находившиеся сейчас в Лакноу, будут скоро убиты и что Главнокомандующий погиб в Эмбеле…
Ни одна из новостей не была достоверной, и было очевидно, что менять относительную безопасность Хайрен Минара на опасность сражения в каком-нибудь районе, который мог оказаться в еще худшем положении, чем Лунджор, не имело смысла. Могло выясниться, что существует несколько безопасных мест, где можно было скрыться, если бы Алексу можно было быть уверенным в осведомителях.
Слухи, которые они передавали, были катастрофическими для Англии. Весь Оуд был охвачен волнениями. В Канпуре под командованием Генерала Уилара сооружались окопы для обороны гарнизона и защиты европейцев. Дели был еще в руках повстанцев, и из Мирута не было никаких новостей. Беда случилась в Агре, и распространялись слухи, что в Аллахабаде войска подняли мятеж и устроили резню англичан. В эти же дни восстали сипаи в Барели и Шахджаханпуре, и важная персона, наемник Хан был провозглашен вице-королем Рохилкхэнда. Он отметил свое вступление на престол приказом убивать всех англичан, которые не смогли спастись в Барели, одновременно была устроена зверская резня европейцев в Шахджаханпуре.
Новостей было в избытке, но все они были плохими. Ничего не оставалось делать, кроме того как скрывать женщин, Алекс был раздражен от бездействия и занимался расставлением силков на птиц.
Из четырех обитателей Хайрен Минара только Винтер была спокойна. Она, вероятно, впервые в своей жизни была полностью довольна.
Жара не действовала на нее в такой же степени, как на Лотти и Лу Коттар, и джунгли, и река, и старая развалина оказывали на нее странное действие, просто зачаровывали. Они не принадлежали современному миру. Они были чем-то забытым и нереальным. Она старалась не думать о том, что случилось с ней в Лунджоре — это вызывало горькие воспоминания о долгих месяцах унижений и страданий, ужасах последнего дня, и, возвращаясь мыслями к сегодняшним дням, не могла без горечи думать о том, что даже сейчас в мире за пределами их обители может происходить самое худшее. Она решила жить настоящим. А настоящим для нее был Алекс.
Ее не волновало, что Алекс едва смотрел на нее и редко с ней говорил, а когда обращался к ней, то со скрытым раздражением. Ей казалось, что она любила его всю жизнь и знала о нем все, и даже после той ночи, когда они выбрались из Лунджора, она почувствовала себя частичкой его; иногда она могла следить за ходом его мыслей, как будто это были ее собственные мысли. Жестокий опыт научил ее не ждать от жизни слишком многого, и сейчас она довольствовалась тем, что Алекс был жив и находился в пределах ее досягаемости, и она могла наблюдать за ним, слышать его голос, чувствовать его присутствие, даже когда не видела его.