Мишель Зевако - Эпопея любви
Телиньи ринулся на убийц, но упал, не сделав и двух шагов, пронзенный их кинжалами. Коссен склонился над телом.
— Убит! — хладнокровно констатировал капитан. Бем ударом плеча высадил дверь и вошел в спальню. Колиньи лежал в постели. Комнату освещали два ярких светильника. Адмирал приподнялся, опираясь на подушки, но лицо его оставалось совершенно спокойным. Убийцы даже заколебались на мгновение. Около кровати пастор Мерлен читал молитвенник. Колиньи прекрасно слышал, что происходило во дворце. Адмирал сразу же догадался о гнусном предательстве, но даже не пытался бежать. Впрочем, любая попытка к бегству была обречена на провал. Коссен с самого начала повсюду расставил своих людей.
Увидев Бема, Колиньи хладнокровно обратился к пастору:
— Думаю, пора читать отходную.
Мерлен кивнул головой и перелистнул молитвенник. Тотчас же к пастору подскочил Аттен и вонзил ему нож в горло. Мерлен, не успев даже вскрикнуть, рухнул на пол, убитый наповал.
Бем с ухмылкой подошел к постели адмирала. В одной руке убийца зажал кинжал, в другой — рогатину.
— Поднявший меч от меча и погибнет, — спокойно сказал Колиньи, глядя на Аттена, только что зарезавшего пастора.
— Ах так! — взревел Бем. — Ты умрешь не от меча! Великан отбросил кинжал и поднял тяжелую рогатину, с какими обычно охотятся на кабана. Но перед лицом этого спокойного, величественного и сурового старика рука Бема дрогнула. И тогда адмирал сказал:
— Бей, палач, мне все равно недолго осталось бы жить.
— Бей! Бей! — завопили стоявшие вокруг ложа убийцы.
И Бем ударил. Рогатина сразу же глубоко вошла в горло. Кровь брызнула фонтаном. Опьяненный видом крови, Бем начал наносить удар за ударом. Он не мог остановиться, глаза его вылезли из орбит, а свора демонов вокруг громила и ломала все подряд с криками:
— Бей! Бей! Ату! Ату!
— Бем! Бем!.. Бем, ты там закончил? — донесся снизу голос герцога Гиза.
Великан продолжал колоть труп рогатиной.
— Бем! Бем! — снова крикнул герцог Гиз. — Готово? Окровавленный, запыхавшийся богемец остановился. Он понемногу успокоился, и что-то вроде звериной гордости появилось на его безобразном лице. Он осмотрел отвратительно растерзанное тело, словно насытившийся тигр, созерцающий остатки своей добычи.
Потом Бем схватил обеими руками труп, и поднес к окну, в котором уже не осталось ни стекол, ни рам.
— Готово! — взревел Бем, высунувшись вместе с трупом из окна.
В свете факелов и в первых рассветных лучах, среди огня и дыма могучая фигура с окровавленным трупом в руках казалась бредовым видением, подобным тем, что являлись в кошмарах, описанных Данте.
Вопль дикого восторга приветствовал появление в окне Бема. Перепуганные лошади взвились на дыбы. Ошеломленные отец и сын Пардальяны стояли в толпе, оглушенные дикими воплями:
— Да здравствует месса! Да здравствует Гиз — опора Святой Церкви!
Когда возбуждение толпы улеглось, подобно тому как затихает вулкан после извержения, прозвучал мощный голос, голос Генриха Лотарингского, герцога Гиза.
— Эй, Бем, — крикнул он слуге. — Бросай его сюда! Мы полюбуемся!
Труп с глухим шумом свалился на мощеный двор. Гиз, Монпансье, де Коссен, д'Омаль и еще человек двадцать столпились вокруг.
— Это он! — проговорил Гиз. — Он, благородный Шатийон де Колиньи… Я знал, что когда-нибудь твоя голова окажется у моих ног… Вот тебе!..
И герцог Гиз каблуком придавил голову трупа.
— Трус! — раздался чей-то звучный голос.
Гиз дернулся, словно его хлестнули кнутом. В какой-то миг все ошеломленно замолкли, а Пардальян шагнул к герцогу. Слова шевалье, как бичом, стегали гордого Генриха:
— Твоего отца прозвали Гиз со шрамом, а ты будешь зваться Гиз с оплеухой!..
Шевалье занес руку и с размаху опустил ее на лицо Гиза. В тишине громом прозвучала пощечина. Гиз зашатался и отлетел на три шага, прямо в руки своих наемников…
Что тут началось во дворе! Засверкали кинжалы, взлетели в воздух шпаги, зазвенели клинки. Стоголосый вопль потряс дворец:
— Смерть ему!
Шевалье встал со шпагой на изготовку, решив погибнуть с оружием в руках.
Но он не успел нанести ни одного удара, и ни один клинок не достал храбреца. Едва смолк звук пощечины, какая-то мощная сила подхватила шевалье, толкнула его к темной дыре. Жан влетел в темноту и услышал громкий, звучный хлопок.
Темная дыра оказалась распахнутой дверью. Неистовую силу, подхватившую шевалье, как ветер подхватывает листок с дерева, воплощал не кто иной, как Пардальян-старший, схвативший сына за шиворот и швырнувший его в открытую дверь. А оглушающе хлопнула та же дверь, которую старый вояка успел с размаху закрыть в ту самую минуту, когда сотня разъяренных сторонников Гиза, толкаясь и мешая друг другу, собирались вцепиться в шевалье.
Град ударов обрушился на дверь; вот-вот она должна была разлететься.
— Опять ты лезешь куда не надо! — сказал отец сыну. Оба бросились вверх по лестнице, которая начиналась сразу же за дверью и вела неведомо куда.
— Похоже, так дело не кончится! — пробормотал шевалье сквозь зубы.
А во дворе Генрих Гиз вскочил в седло с криком:
— Пятьдесят человек — во дворец! Обыскать все закоулки. Чтобы через час головы этих двух гугенотов принесли мне! Остальные — за мной! Едем на Монфокон![7]
XXXVI. Дорога на виселицу
— Простите, монсеньер! — обратился кто-то к разъяренному Гизу.
Сидевший в седле Гиз недовольно обернулся и увидел Бема:
— А, это ты! Чего тебе надо?
— Вы хотите повесить Антихриста?
— Конечно! А ты чего хочешь? Говори скорей, мы торопимся.
— Как чего? Хочу его голову! Она принадлежит мне, вы же знаете. Ей цена — тысячу экю золотом.
Гиз расхохотался.
— Ты прав! Бери голову… А мы повесим Антихриста за ноги!
Бем наклонился и несколькими взмахами ножа отрубил голову у трупа. Двое солдат схватили тело за ноги и потащили, так что обезглавленный торс бился о мостовую. За ними последовал весь отряд во главе с Гизом.
Так начался путь к виселице, погребальное путешествие обезглавленного тела по окровавленной грязи парижских улиц, усеянных тысячами трупов. Тянулась чудовищная процессия, сопровождаемая громом выстрелов, неумолчным звоном колоколов и приветственными кликами взбесившихся фанатиков.
Двадцать тысяч парижан присоединились к торжествующему маршу сторонников Гиза. По дороге убивали и грабили, пели и смеялись. Труп Колиньи волокли по камням, то на спине, то на животе…
Так они добрались до виселиц на Монфоконе. И уже через минуту тело адмирала болталось, вздернутое за ноги.
