Кэтрин Довиль - Глазами любви
Магнус думал, что застанет ее готовой к отъезду, однако она сидела среди овощных грядок за прялкой и спокойно пряла. Он слышал только гудение протягиваемой нити. Вокруг Идэйн стояли корзинки с шерстью, а также с только что собранными яблоками. Одна из них была прикрыта белой тканью. Внезапно из грядок турнепса появился большой пушистый белый кот с золотой серьгой в ушке. Он подошел к девушке и принялся тереться об одну из корзинок, по-змеиному изгибая тело.
– Иисусе, что эта тварь здесь делает?
Магнус вовсе не собирался этого говорить, но он был изумлен: он воображал, что кот остался где-то в Эдинбурге в замке тамплиеров. К тому же он был так ослеплен видом любимой девушки, что мысли его смешались.
Магнус слишком поздно спохватился, что даже не поздоровался со своей любимой. На звук его голоса Идэйн подняла голову.
– Магнус, – выдохнула она.
Он был таким же, как всегда – ошеломляюще красивым, когда солнце освещало его голову и отражалось от шлема и кольчуги. Ничто не могло изменить этого крупного рта, улыбавшегося чуть кривоватой улыбкой, но в изгибе губ появилось нечто новое, какая-то горечь. А его золотистые янтарные глаза были полны боли.
«Он все еще тот самый – моя любовь», – подумала Идэйн с бешено бьющимся сердцем.
Она смотрела, как он снимал шлем, как бросил его на землю между корзин с яблоками. Провел пальцами по густым влажным волосам, потом встал перед ней на колени и медленно взял ее руку в свои.
«Черт, это совсем другой Магнус», – подумала Идэйн, заглядывая в его янтарные глаза. Это совсем не тот необузданный бесшабашный рыцарь, любитель турниров, это был не тот несгибаемый непобедимый воин, которого уважали и боялись другие рыцари, но человек, попавший в беду, оказавшийся в западне, страдающий – и очень опасный. Человек, доведенный до крайности. Она понимала, что происходит у него в душе, но могла только гадать, кто довел его до подобного состояния.
– В чем дело, любовь моя? – спросила Идэйн.
– Меня послали, – ответил он хрипло, – забрать тебя отсюда.
Казалось, слова застревали у него в горле, и она видела, как судорожно сокращаются мышцы на его загорелой шее.
– Король дал мне предписание отвезти тебя к тамплиерам, которые собираются возбудить в Париже процесс против тебя по обвинению в колдовстве.
Идэйн прижала руку к щеке, глаза ее расширились.
– Король Генрих послал именно тебя? Привезти мою смерть? Он знает, что мы любим друг друга?
Магнус стоял перед ней на коленях, держа обе ее маленькие руки в своих и крепко сжимая их.
– Я могу увезти тебя, – с трудом выговорил он. – Мы можем бежать в Италию, в Африку, в далекие края, в Индию и забыть весь этот их чертов мир. Мы можем построить свой, мы можем сами создать свое счастье.
Ценою жизни других. Она поняла это тотчас же. Ему даже не надо было говорить.
И все же он был так дорог ей, что она не могла убрать руки и перестать гладить его густые, спутанные, темно-рыжие волосы. Она продолжала играть ими, а он положил голову ей на колени, ухватившись за ее платье.
– Или я могу убить тебя, – сказал он глухим голосом. – Я и об этом думал. Убить и тем самым спасти от того, что тебе готовят. А потом я убью и себя. Будет новая война. Король непременно ее развяжет, и в ней мне будет легко найти смерть.
Когда он поднял голову, Идэйн увидела его влажные ресницы, похожие на лучи звезд, и отвернулась. Она не могла видеть слезы в этих отважных золотисто-карих глазах.
– Ты не можешь этого сделать, – прошептала она. – Взять чью-то жизнь – смертный грех.
Его лицо исказилось судорогой.
– Проклятье! Неужели ты не понимаешь? Мы в ловушке. Я должен сделать это для тебя!
Магнус потянулся к своей кольчуге, чтобы достать кинжал, и она закрыла глаза.
– Прости меня, Идэйн, любимая! – воскликнул он. – Но неужели ты считаешь меня таким трусом, неспособным подарить нам обоим достойную смерть, чтобы мы остались навсегда вместе? – Руки его тряслись. – Господи! Любовь моя, я не могу об этом думать. Я не причиню тебе боли. Это произойдет быстро!
Но вместо кинжала с золоченой рукоятью он вытащил сложенный в несколько раз пергамент с королевскими печатями, перевязанный красными шнурами.
Он держал его в руке и смотрел на него так, словно видел впервые.
– Иисусе! – сказал он наконец. – Эта чертова грамота! Король Генрих дал мне ее!
Магнус уже было забросил ее в капустные грядки, но Идэйн перехватила его руку.
– Это письмо не для тебя, – сказал он ей. – Оно адресовано аббатисе Клотильде, чтобы она отпустила тебя со мной.
– Да, я знаю. – Идэйн взяла у него пергамент и сломала красные восковые печати.
Кот в это время терся о ноги Магнуса, толкаясь головой, украшенной золотой сережкой, о его колени и мурлыча. Магнус потянулся, чтобы взять его, но тяжелая кольчуга помешала ему, и кот ускользнул, грациозно прыгнув между корзинами. Он уселся за корзиной, прикрытой белой тканью, – глаза его таинственно мерцали.
– Убирайся отсюда, – сказал ему Магнус. Кот явно напоминал ему кого-то.
Магнус потянулся к нему, но вместо кота пальцы его схватили ручку корзинки для яблок, прикрытой белой тканью. Он сдернул ее, и тут произошло нечто странное. Он не мог даже шевельнуться, пальцы его судорожно сжимали белую салфетку, будто приросли к ней, а Идэйн в это время торопливо читала королевское послание.
– Ты знаешь, что в нем? – крикнула она. – Магнус, эта бумага подписана самим королем! Нам не надо никуда бежать! Нам не надо умирать вместе!
Губы Магнуса шевелились, но он не мог произнести ни слова. Рука его продолжала сжимать ткань, прикрывавшую прежде корзинку, как небольшой белый шатер. Прошло несколько минут, прежде чем он сумел произнести сдавленным голосом:
– В корзинке младенец!
Идэйн все еще разглядывала королевскую печать, лицо ее было оживленным и радостным.
– Да, ее зовут Маэви. Красная Королева, потому что у нее твои рыжие волосы.
Магнус потянул салфетку, снимая ее с корзины полностью, отбросил в сторону. В корзинке в' гнездышке из вышитых простынок, изготовленных монахинями, в самой ее середине, виднелось: крошечное личико ребенка, который сладко спал, надувая губки.
Волосы были не такого цвета, как у него. Он это сразу заметил. Они были много ярче. У нее были волосы цвета языческих сокровищ, которые находят в кладах – цвета ослепительного червонного золота, как у ее матери.
– Что за странный он человек, – сказала его любимая, – зачем ему понадобилось так терзать тебя, заставить тебя страдать, не зная, кого предать – меня или свою семью? И все же, я думаю, он очень скорбит о принце Генри, молодом короле. Послушай, что он пишет:
