Кейт Форсайт - Старая сказка
Постепенно я сообразила, что и сестра Эммануэль пристально вглядывается в послушниц. На лице наставницы молоденьких монахинь отражалась столь неприкрытая тоска, что мне пришлось опустить глаза из страха, что она перехватит мой взгляд и догадается, что я слежу за нею. В тот момент я испытала нечто вроде сочувствия к сестре Эммануэль, которого никак не могла ожидать от себя. Я, по крайней мере, любила и была любима, пусть даже в конце и потеряла все.
Лувр, Париж, Франция — февраль 1673 года
Толчком к моему первому любовному роману послужила смерть.
Стоял обычный зимний вечер, и Париж кутался в белое снежное покрывало. Грязь и мусор оказались скрыты под этой ослепительной накидкой, так что улицы и аллеи выглядели безупречными и девственно непорочными, как купола и шпили замков и соборов.
Двор перебрался в Пале-Рояль, чтобы посмотреть выступление королевской труппы актеров в личном театре герцога Орлеанского. Я шла пешком от Лувра, наслаждаясь свежим морозным воздухом и сиянием золотистых фонарей, развешанных вдоль всей улицы рю де Риволи. Мои сапожки — малинового цвета, с меховой опушкой — тонули в снегу, а руки я благоразумно прятала в муфточку.
— Мадемуазель де ля Форс, добро пожаловать.
Проходя в двери огромного вестибюля, я услышала резкий голос с сильным акцентом, принадлежавший Элизабет-Шарлотте, герцогине Орлеанской, новой супруге младшего брата короля, Филиппа. Невысокая и коренастая женщина по прозвищу Лизелотта. Она дурно одевалась, и на ее широком круглом лице, вечно обветренном и красном, поскольку она никогда не надевала вуаль, отправляясь на охоту, выделялся крупный мясистый нос.
— Я вижу, вы пришли пешком, не так ли? Gut gemacht.[135] Ох уж мне эти утонченные леди, которые не могут пройти и шести шагов. Неудивительно, что все они такие толстые. Вам известно, что меня саму приковали к портшезу? Да-да, боюсь, слухи оказались правдивыми, и в печи появилась булочка.[136]
Я рассмеялась и поздравила ее, снимая меховую шляпку и пелерину и передавая их привратнику.
— Должна признаться, это заставляет меня поверить в то, что чудеса еще случаются, — продолжала громогласно разглагольствовать Лизелотта. — Кто бы мог подумать, что мой жалкий щеголь-супруг окажется настолько мужчиной? Вам, без сомнения, известно, что ему просто необходимо обвешаться четками и священными амулетами, чтобы у него хотя бы встал…
— Ш-ш, тише, — сказала я, ведь всего в нескольких шагах от нас стоял король, приветствуя своего брата наклонением головы, что служило признаком наивысшей благосклонности.
— О, не стоит беспокоиться, Его Величество прекрасно осведомлен о своем брате. Да и кто этого не знает?
Лизелотта на мгновение задумалась, и ее густые брови сошлись на переносице. Помимо воли, я ощутила прилив симпатии к ней, потому как всему двору было известно, что Лизелотта была вынуждена жить в menage a trois[137] вместе с любовником своего мужа, смазливым и порочным Филиппом, шевалье де Лорреном.
— Гнусное он создание, этот молодой человек, которого содержит мой супруг, — заявила Лизелотта. — Прощу вас, присядьте рядом со мною. Понимаете, я терпеть не могу находиться рядом с ним или моим супругом, разве что это абсолютно необходимо, и решительно отказываюсь сидеть подле короля и его шлюх.
Я с трудом подавила смешок, потому что в это самое мгновение король усаживался на свой серебряный трон. Рядом устраивалась его приземистая коренастая королева, Мария-Терезия, а с другой стороны две его роскошные любовницы-блондинки отталкивали друг друга, стремясь оказаться поближе к нему.
Эти три женщины сопровождали короля повсюду, причем ездили с ним все вместе в одном экипаже, и ходили слухи, что он умудрялся укладывать их в постель по очереди в течение одного дня. Его первой любовницей стала Луиза де Лавальер, но сейчас она уже вышла из фавора. Подлинной королевой Франции теперь считалась ее узурпаторша, сладострастная и чувственная Атенаис, маркиза де Монтеспан, так что она вполне предсказуемо выиграла молчаливую борьбу за стул, опустившись на него рядом с королем в беззвучном мягком взрыве бледного шелка и заговорив с ним таким негромким голосом, что он вынужден был склониться к ее губам, дабы расслышать ее слова.
Атенаис, разумеется, было не именем, а прозвищем. По-настоящему ее звали Франсуазой, как и добрую половину женщин при дворе, а маркиза де Монтеспан не могла позволить себе быть похожей на других. Собственно говоря, все мы пользовались прозвищами, данными нам в парижских салонах, чтобы отличать одну Луизу, Марию, Анну и Франсуазу от другой. Она взяла себе прозвище «Атенаис», производное от «Афины», греческой богини мудрости. Меня прозвали «Дунамис», что по-гречески означало «силу» и представляло собой, в некотором роде, игру слов с моей фамилией.
— Я так рада, что вы здесь, мадемуазель де ля Форс! Мне нравятся люди, которые смеются над тем, что я говорю. Я с нетерпением жду спектакля, а вы? — продолжала неугомонная Лизелотта.
— Как и весь Париж!
— Сегодня дают новую пьесу, — сообщила Лизелотта. — Ее ставят всего четвертый раз. А главную роль будет играть сам Мольер.[138]
— О, замечательно. Я слышала, он нездоров.
Лизелотта подмигнула мне.
— Опять якшаемся с актерами, верно?
Я высокомерно задрала нос.
— Что тут можно сказать? В салонах бывает столько интересных людей!
— Включая, как я слышала, одного молодого актера…
— Многих актеров, — решительно заявила я и почувствовала, что заливаюсь краской.
Я и впрямь подружилась с одним молодым исполнителем, протеже самого Мольера по имени Мишель Барон, который играл роль героя в сегодняшней пьесе. Его трудно было назвать писаным красавцем — с таким-то вытянутым худым лицом, — зато он был очень забавен. Мишель готов был пародировать кого угодно. Поправив воображаемую юбку, взмахнув несуществующим веером и приподняв высокомерный подбородок, он превращался в Атенаис. Или жеманно опускал глаза, игриво ударяя по запястью ладонью другой руки, делал несколько семенящих шажков, и voila![139] Перед вами оказывался герцог Орлеанский.
Я встретилась с Мишелем в салоне Маргериты де ля Саблиер, состоятельной и блестящей дамы, чей дом всегда был полон писателей и актеров, включая Жана де Лафонтена,[140]«Баснями» которого я зачитывалась в детстве. В салоне мы оказались самыми молодыми. Мишелю едва исполнилось двадцать, а я была двумя годами старше, и оба мы лелеяли амбиции стать писателями. Я познакомила его с миром салонов, дабы он мог очаровать какую-нибудь богатую придворную даму и заручиться ее покровительством, а Мишель водил меня в кафе и кабаре Менильмонтана и Монмартра, двух деревушек в окрестностях Парижа, где вино не облагалось городским налогом и стоило намного дешевле, что было немаловажно для наших тощих кошельков.
