Джоанна Линдсей - Узник моего желания
Ровена отказалась с кем-либо говорить обо всем этом, в том числе и с Милдред, на которую она была сердита за то, что та подтолкнула ее на действия, которые таким ужасным образом обернулись против нее. Не Уоррик пострадал, а именно она! Так что теперь она едва слушала то, что говорила Милдред, и почти ничего не отвечала.
Все последующие недели были очень похожи на первые дни, проведенные Ровеной в замке Уоррика. Изменения были незначительны: ее не звали помогать ему во время купания; не приглашали к нему в постель. Он вообще едва обращал на нее внимание, и если вдруг его взгляд падал на нее, его лицо ничего не выражало. Она была не больше того, чем он с самого начала хотел ее сделать: служанкой, не заслуживающей его внимания. Из упрямства она перестала носить свою собственную одежду, хотя он и не настаивал на этом. Если ей суждено быть не более чем служанкой, она и выглядеть хотела как служанка.
Ровена пребывала то в состоянии депрессии, то горького отчаяния. Она с удовольствием занималась с Эммой, когда у нее находилось время, но старалась не показать девушке своих чувств.
Но важнее было скрыть свои чувства от Уоррика.
Настал день, когда Эмму отправили в дом Шелдона, где она должна была сочетаться браком с молодым Ричардом. Ровена сшила Эмме свадебное платье, но присутствовать на свадьбе ей не было разрешено. Именно в этот день она перестала сдерживать чувство обиды и негодования. Уоррик тотчас заметил перемену. Дважды в один день пища оказалась опрокинутой ему на колени. То, что это случилось дважды, не могло быть простой случайностью. У себя в сундуке он больше не мог найти одежды, которая не нуждалась бы в каком-нибудь ремонте. К концу недели его покои представляли собой отвратительное зрелище. Простыни на его постели не были как следует выстираны, от этого у него появилась сыпь на коже. Вино его делалось все кислее и кислее, а эль теплее и теплее. Еда, которую она чуть ли не швыряла ему на стол, становилась все больше пересоленной.
Но Уоррик ничего ей об этом не говорил. Он не доверял себе и боялся, что, если заговорит с ней, это закончится тем, что он потащит ее к себе в постель. Он так страстно желал ее, что боялся даже прикоснуться к ней. Но он и не прикоснется к ней. Она его обманула. Она была заодно с его противником. Ее смех, ее подшучивание, ее желание принадлежать ему — все это ложь. Но тем не менее он не мог ее ненавидеть. Он никогда не простит ее, никогда не прикоснется к ней, никогда не даст ей понять, какую глубокую рану она ему нанесла, но ненавидеть ее он не мог — не мог он и перестать желать ее.
Уоррик злился на себя за то, что оставался в замке. Ему следовало уехать и самому заняться поисками д’Амбрейя, а не отправлять на поиски других. Или поехать навестить Шелдона и его новую жену. Он не сказал Ровене о свадьбе ее матери, так как это сообщение наверняка положило бы конец, хотя и на время, тому состоянию обиды и негодования, в котором Ровена пребывала. Можно подумать, что у нее есть причины для обиды. У него они есть, а у нее — нет.
Ему следовало бы уехать, но он оставался. И он все еще был в замке, когда туда явился Шелдон со своей новой женой.
Уоррик встретил их на лестнице, ведущей в крепость. Шелдон широко улыбнулся, приветствуя его, и посоветовал ему «собраться с духом». Потом он прошел в зал, оставив Уоррика наедине с леди Анной. Ее крепко сжатые губы подсказали ему, чего ему следовало ожидать. И Анна сразу, без предисловий, приступила к делу.
— Я здесь, чтобы повидать свою дочь, и не вздумайте отказать мне в этом, сэр. Ваша собственная дочь только что поведала мне о том ужасном обращении, которому вы подвергаете Ровену. Я не уверена, что смогу простить Шелдону, что он сам мне не рассказал этого. Знай я это раньше, я бы устроила-таки вам ловушку в крепости Амбрей, вместо того чтобы передать замок вам…
— Достаточно, госпожа. Вы ничего не знаете о том, что произошло между мной и Ровеной. Вам ничего не известно о том, что ваша дочь сделала мне. Она моя пленница и таковой останется. Вы можете повидать ее, но не сможете взять ее отсюда. Вам понятно?
Анна открыла было рот, чтобы возразить, но промолчала. Она внимательно посмотрела на него, затем слегка наклонилась и прошла мимо. Но она не сделала и двух шагов, как резко обернулась.
— Я не хочу вас запугивать, лорд Уоррик. Мой супруг заверяет меня, что у вас есть причины быть таким, какой вы есть. Я в это не очень верю, но он также сказал мне, что, вероятно, вы думаете, что Ровена оказалась добровольной пешкой в замыслах Гилберта.
— Я не думаю, я знаю это, — сухо ответил Уоррик.
— Тогда вас неправильно информировали, — упорствовала Анна. Затем продолжила более спокойным и рассудительным тоном: — Моя дочь любит меня. Вы полагаете, что она стала бы хоть как-то помогать Гилберту, если бы не была свидетелем того, как он жестоко избил меня, чтобы добиться ее содействия в осуществлении его планов?
Уоррик напрягся.
— Содействия в чем? — спросил он жестко.
— Гилберт заключил с Гудвином Лайонзом сделку относительно Ровены, Ровена отказалась, я тоже считала такое супружество недостойным. Он был старым развратником, его имя было связано со многими скандальными историями, он никоим образом не был ей парой. Но Лайонз пообещал Гилберту свою армию, которая ему была нужна, чтобы воевать против вас. Тогда Гилберт привез Ровену в Амбрей и силой заставил ее смотреть, как он избивал меня.
— Почему вас? Почему не ее?
— Потому что, насколько я могу понять, он по-своему любит ее. Он не хотел испортить ее красоту, по крайней мере не тогда, когда должна была состояться свадьба в Киркборо. Но избить меня не составляло для него труда, и он не остановился бы до тех пор, пока она не дала бы согласия на брак с Лайонзом. Но я совершенно уверена, что она опять заартачилась бы, как только он отпустил бы меня. В конце концов, она упрямая, и, думаю, у нее было желание нарушить все планы Гилберта после того, что он сделал со мной. Но он хвастался мне, что окончательно запугал ее и добьется от нее того, чего захочет. На сей раз он откровенно предупредил ее, что убьет меня, если она ослушается его. Я уверена, что он так бы и сделал. Ему не в такой степени присуща жестокость, как его отцу. Но она ему поверила. И она не могла не возненавидеть его. Что случилось? — спросила она с изумлением, видя, как мертвенно побледнел Уоррик.
Уоррик покачал головой, стон вырвался из его груди, когда в памяти всплыли слова, которые произносила Ровена, склонившись над его прикованным к кровати телом, и объясняла ему, что от него хотела. «Мне это так же не нравится, как и вам, но у меня нет выбора — у вас его тоже нет». Нет выбора. Она старалась спасти жизнь своей матери. Она не хотела насиловать его. И она так сожалела об этом, что приняла его месть как должное.
