Шерри Томас - Ночные откровения
* * * * *
– О чем ты думаешь? – спросил Вир, поворачиваясь на бок и подпирая голову ладонью.
Он не видел во мраке жену, только чувствовал тепло ее кожи и ритмичное дыхание.
Легкие пальчики пробежали по шрамам на мощном теле.
– О том, что, во-первых, читая путеводители в течение стольких лет, я и представить не могла, каким средством обольщения они могут служить. Во-вторых, о том, что это, пожалуй, впервые, когда ни один из нас не спит после близости.
Вир притворно всхрапнул, вызвав у супруги смешок.
– Ну, если ты не очень сонная, мне бы хотелось рассказать тебе кое-что.
Самое время.
– Я ни капельки не сонная.
– Эта история местами не очень веселая, – попытался предостеречь Вир.
– Так чаще всего и бывает. А иначе это не история, а хвалебная песнь.
Истинная правда. И маркиз поведал Элиссанде обо всех событиях, приведших его к двойной жизни, начиная с той ночи, когда умер отец. Вир чувствовал, как, несмотря на предупреждение, тревожно напряглось тело жены. Ее пальчики крепко вцепились в его руку. Но она слушала тихо и внимательно, затаенно и прерывисто дыша.
– И, возможно, моя жизнь так бы и катилась по этой проторенной дорожке – не повстречайся я с тобой. Твое появление на моем пути все переменило. Чем больше я узнавал тебя, тем чаще задавался вопросом: действительно ли вещи, которые я считал постоянными, столь неизменны – или они только кажутся таковыми, потому что я страшусь перемен?
По мере того, как рассказ удалялся от трагичных событий, тело Элиссанды потихоньку расслаблялось. Под рукой Вира плечо жены больше не казалось окаменевшим.
– Два дня назад я признался во всем Фредди. Этот разговор было ужасно трудно начать, но после я ощутил себя настолько легко и свободно, как давно уже не чувствовал. И за это следует благодарить тебя.
– Замечательно, что вы с лордом Фредериком поговорили по душам, но в чем моя заслуга? – искренне удивилась Элиссанда.
– Помнишь свои слова о Дугласе: «Я не позволяла отнять хоть кусочек моей души, даже когда он был жив, и не позволю уничтожать меня из могилы»? Они поразили меня. До той минуты я и не понимал, что позволил отцу отнять часть собственной души. И пока не осознавал своей ущербности, не мог собрать себя воедино.
Вира переполняла благодарность. Но то, что Элиссанда даже не подозревала о переменах в его душе, причиной которых стала, лишний раз доказывает, в какого скрытного человека он превратился.
– Очень рада, что оказалась полезной, – довольно и вместе с тем смущенно пробормотала Элиссанда. – Но я вряд ли достойна твоих похвал. Ты же видел: мне снова снился кошмар. Я ни для кого не могу служить достойным примером силы духа.
– Ты пример для меня, – заверил муж. – И разве я плохо вооружился против твоих дурных снов?
– Да, как раз собиралась спросить! Откуда ты знаешь, да еще наизусть, мою любимую книгу?
– Поинтересовался у твоей матери, не помнит ли она, какие книги про Капри тебе нравились. Миссис Дуглас процитировала отрывок из твоей любимой, но запамятовала название. Так что пришлось потрудиться.
Маркиз заказал в семи книжных лавках все различные путеводители, в которых говорилось об Италии. Книги доставили в гостиницу, и по возвращении из театра Вир ночь напролет штудировал каждую страничку с упоминанием о Капри, пока не наткнулся на знакомые фразы.
– Я намеревался читать тебе книгу, пока ты не уснешь, если вдруг снова увидишь кошмар. Но потом сообразил, что для чтения потребуется свет, и заучил рассказ наизусть по дороге в Девон.
– Это… это ужасно мило, – скрипнув кроватью, Элиссанда придвинулась ближе и поцеловала мужа в губы.
– К сожалению, я помню дальше всего лишь два абзаца. Знай я, что путеводители обладают таким эротическим воздействием, вызубрил бы текст от корки до корки.
– О, кто бы сомневался! – хихикнула жена.
Маркиз зарылся пальцами в ее прохладные волосы.
– Если хочешь, я выучу – даже если мне навсегда будет запрещено соблазнять тебя историями о Капри.
Элиссанда прислонилась щекой к его щеке – обычный жест, но Вира затопила невероятная признательность.
– Подходящий ли сейчас момент извиниться за то, что я вел себя на развалинах, как набитый дурак?
С того самого дня его не переставали мучить угрызения совести.
Элиссанда немного отодвинулась, чтобы заглянуть мужу в глаза.
– Только если сейчас подходящее время для моих извинений за то, что принудила тебя жениться.
– Значит, я прощен?
– Уже давно, – уверила жена.
Раньше Вир полагал, что простить – означает оставить обиду безнаказанной. Теперь он наконец-то понял: прощение относится не к прошлому, а к грядущему.
– А я? Я прощена? – с ноткой тревоги в голосе спросила Элиссанда.
– Да, – ответил Вир, вложив в короткое слово все свое сердце.
Прерывистый выдох выдал ее облегчение.
– Теперь мы можем двигаться дальше.
Теперь можно обратиться к будущему.
Глава 22
– А что означает «Pedicabo ego vos et irrumabo»? – поинтересовалась Элиссанда, поднимаясь по крутой тропинке, ведущей на вершину холма.
Рассвет был ясным и солнечным. Открывшийся великолепный вид на первозданные утесы и бурное море пленял с первого взгляда.
После завтрака супруги наняли экипаж и отправились в Комб-Мартин, ближайшее к Скалам Висельника селение, а уже оттуда пошли пешком по дорожке между зеленеющих пустошей, где пощипывали травку белошерстые козы.
Маркиз как раз отпивал глоток воды из захваченной в дорогу фляги. При этом вопросе он поперхнулся точно так же, как его младший брат в тот вечер, когда прозвучавшая фраза была выдана за девиз семейства абингдонских Эджертонов. Элиссанде пришлось хорошенечко стукнуть мужа по спине, чтобы тот смог вдохнуть.
– Бог мой, ты еще помнишь это? – одновременно отфыркивался и хохотал Вир.
– Ну, конечно. Только это вовсе не фамильный девиз, правда?
– О, нет! – скорчился от нового приступа веселья маркиз. – По крайней мере, очень на сие надеюсь.
Она обожает смех этого мужчины. Тем более что ему пришлось преодолеть такой долгий и одинокий путь к этому счастливому дню, когда они могут рука об руку наслаждаться прогулкой по западному побережью.
– Тогда что же это? – подняв шляпу Вира, свалившуюся на тропинку, и пригладив мужу волосы, Элиссанда водрузила головной убор обратно, долго подбирая нужный угол: она ведь пока мало знает о мужской манере одеваться.
– Это строка из стихотворения Катулла, наверное, самого непристойного, которое ты могла бы прочесть в своей жизни, – ответил маркиз, заговорщицки понижая голос. – Настолько неприличного, что сомневаюсь, опубликуют ли когда-нибудь его перевод[64].