Жюльетта Бенцони - Сын Авроры
Вскоре первое же столкновение де Конти с австрийцами завершилось его разгромом.
Такая страшная взбучка, казалось бы, должна была обеспечить отстранение этого наглого типа, но он пользовался доверием военного министра графа д'Аржансона, и его утвердили в командовании... и при этом отозвали его шефа, маршала де Брольи. Но молодой человек преуспел, однако, лишь в том, что потом назовут «войной в кружевах». Но Мориц Саксонский был уже далеко: маршал де Ноай, зная о его способностях, доверил ему оборону границы в том месте, где она оказалась под угрозой после поражения при Деттингене.
Это новое назначение сделало его не больше и не меньше как спасителем Франции. За три месяца он полностью закрыл границу, сосредоточив от Ландау до Бризаха пятьдесят восемь батальонов, включая патрули его добровольцев, которые буквально творили чудеса. Кроме того, он занял острова на Рейне. Все это заставило о многом задуматься короля Фридриха II Прусского — «Фридриха Великого», — который знал и высоко ценил Морица. Сдержанные предложения, шедшие от Версаля, привели... к отправке Вольтера в Потсдам под тем официальным предлогом, что ему нужно было избежать гонений со стороны церкви[94]. Все это закончилось Франкфуртским договором[95]. Но Морица Саксонского, которому определенно не сиделось на месте, уже не было в Германии. Ему доверили миссию, цель которой была практически недостижимой: свергнуть Ганноверскую династию и привести на трон молодого Карла-Эдуарда Стюарта[96] — самого романтичного из всех претендентов!
Это была безумная идея — повторить подвиг Вильгельма Завоевателя, но новоявленная герцогиня де Шатору, в настоящее время всемогущая, очень этого хотела: ей очень нравился претендент на трон! Морицу — тоже. Он встретил Карла-Эдуарда в Дюнкерке, где тот практически пал ему в руки, плача от счастья. Принц был очарователен, и Морицу было приятно доставить ему удовольствие. К тому же обобрать представителя династии Ганноверов — это идея всегда была привлекательна для того, в чьих жилах текла кровь Кенигсмарков! Но на этот раз в дело вмешалась сама природа. Конечно, в Дюнкерке находился флот с кораблями, наполненными прекрасными солдатами, но невозможно было выйти из гавани! А едва корабли вышли в открытое море, разбушевался страшный шторм, и он частично рассеял, а частично потопил корабли... Последовало возвращение в порт! Новая попытка — Мориц сам поднялся на палубу флагманского корабля — не стала более успешной.
— Конечно, — ворчал он, — ветры же не якобиты[97]!
Было решено ждать хорошей погоды, а пока попытаться восстановить поврежденные корабли и вылечить тех, кто пострадал от ударов о прибрежные скалы... Однако в Версале ветра оказались гораздо сильнее, чем на море, и письмо от министра графа д'Аржансона вызвало графа Саксонского в Париж. Было объявлено о войне между Францией и Англией. Короли обозначенных стран направили друг другу письма, полные претензий, и начались военные действия. Но в Версале Морица все же ждал приятный сюрприз: в пасхальный понедельник, 6 апреля 1744 года, он был назначен маршалом Франции.
Это был почти скандал: как, осмелились дать маршальский жезл отпрыску гугенотов? Немыслимо! Неприемлемо! Но Мориц был сыном своего отца. Тот был обращен в католичество, чтобы получить корону Польши, и Мориц тоже заявил, что готов «получить соответствующие инструкции». Но это не успокоило интригу, затеянную принцем де Конти, потрясенного тем, что его враг оказался на высоте почестей и авторитета и сам король называет его теперь «мой кузен»... И потребовался формальный приказ государя, чтобы Конти перестал требовать от Морица урегулировать их разногласия.
— Нравится вам это или нет, но он стал маршалом согласно нашей воле.
— Сир, опомнитесь! Нельзя было даровать жезл этому еретику, этому наемнику, этому бастарду, этому...
— Еще слово, принц де Конти, и вы окажетесь в Бастилии! Тот, кто оскорбляет маршала Морица Саксонского, оскорбляет короля!
— Сир! Но этот человек обесчестил мою мать, стал причиной смерти моего отца и...
— У вас есть доказательства?
— Н... нет. Нет!
— В таком случае соизвольте замолчать. И не смейте даже думать о дуэли! Это приказ!
Понимая, что проиграл, Конти ретировался... чтобы передать свою жалобу герцогине де Шатору. Фаворитка не любила Морица Саксонского. С другой стороны, она ценила его врага. Она пообещала помочь, но на этот раз ничего не добилась. Конечно, она была дорога Людовику XV, но, как и все робкие люди, он компенсировал это упрямой настойчивостью в некоторых областях. Мориц Саксонский как раз и стал той самой областью, потому что Людовик понимал, что часть Европы завидовала ему и хотела бы иметь такого человека на службе. Назначение состоялось. Кроме того, король принял у себя в армии еще одного иностранца, которого ему порекомендовал новый маршал, бывший его другом: это был граф Ульрих-Фридрих-Вольдемар фон Левендаль[98], чья карьера имела много общего с карьерой графа Саксонского. Родившись в Дании, он в тринадцать лет взялся за оружие, поступил на службу Саксонии, потом служил Анне Иоанновне в России, изгнав из Украины татар... Эти мужчины были примерно одного возраста и удачно дополняли друг друга!
В конце апреля Мориц был в Валансьене с Мозельской армией, которая находилась непосредственно под его командованием, а Левендаль маневрировал под началом де Ноайя, при идеальном согласии между двумя командирами... Граф Саксонский и его кавалерия вели войну на истощение и преследование, что он считал более эффективным средством, чем осада. 7 мая он взял Менин, а потом, прямо на глазах короля, присоединившегося к армии, Куртрэ, Ипр и Фюрн. И в этот момент пришла плохая новость: Карл Лотарингский форсировал Рейн и занял Лотербург. После этого, оставив маршала охранять Фландрию, король и де Ноай галопом помчались в Эльзас. 4 августа Людовик XV находился в Меце... где произошла катастрофа!
В ночь с 7 на 8 августа он так серьезно заболел, что эта новость, словно лесной пожар, облетела всю Францию, порождая повсюду ужас и страдание. Во всех церквях, где молитвы шли по сорок часов, толпились верующие. Люди молили Небо, чтобы сохранить жизнь молодому королю, заслужившему прозвище «Возлюбленный». А он в это время боролся со смертью. Мадам де Шатору и ее сестра де Лорагэ не оставляли его ни на минуту, но все же вынуждены были удалиться: королю предстояло «собороваться» и, прежде всего, признаться в своих грехах. Епископ Суассонский и герцог де Ларошфуко расположились в его комнате, долгое время охранявшейся двумя сестрами. И последние вынуждены были покинуть Мец, освистываемые горожанами, а королева, напротив, примчалась на полной скорости своих лошадей. Но этого оказалось недостаточно для епископа и его помощника: умирающий должен был сделать публичное признание в самых унизительных выражениях. За исключением совсем простых людей, город и двор должны были это услышать, как и приехавший дофин. Таким образом, благочестивые люди, собранные с давних пор исключительно при дворе Марии Лещинской, взяли реванш и наконец увидели ее сияющей. Но Людовик XV, который вскоре пришел в сознание, никогда не простит их!
