Виктория Холт - Лорд-обольститель
— Я не говорил, что собираюсь избавиться от нее. Просто я ее не люблю. И никогда не любил. Она меня раздражает, и мне противно находиться рядом с ней. Да, я хотел бы, чтобы она умерла во сне… Вечно жалуется на слабое здоровье. Непохоже, чтобы жизнь доставляла ей хоть какое-то удовольствие, так что почему бы ей не расстаться с этой постылой жизнью и не убраться с моей дороги? По крайней мере, я честен. Сомневаюсь, что я первый в истории человечества муж, который не любит свою жену и хочет, чтобы она тихо ушла из его жизни. Только не все отваживаются произнести вслух подобное пожелание. Другие варианты? Поскольку она католичка, да к тому же еще и королевских кровей, для расторжения брака потребуется разрешение папы, да и она ни за что на это не пойдет, по крайней мере, добровольно. Потому вполне естественно, что я страстно мечтаю о ее тихой и безболезненной кончине. Видишь, я честен с тобой.
— Мне не нравятся подобные разговоры.
Он взял мою руку и поцеловал. Я продолжала:
— Похоже, вы всегда получаете то, что хотите.
— Да, Кейт, именно так. И когда-нибудь я получу тебя и малыша… и других детей, которые у нас родятся. Мы созданы друг для друга. Твой характер… твоя независимость… твои очаровательные темно-рыжие волосы… Я думаю о них постоянно. И не успокоюсь, пока мы не будем вместе… как в те ночи, что мы провели с тобой… Запомни, мы снова будем вместе. Не искушай меня, Кейт.
— Из всего сказанного я сделала вывод, что нужно как можно скорее покинуть ваш гостеприимный замок, — проговорила я.
— Ты будешь в Хижине, совсем рядом.
— Вы ставите меня в невероятно сложное положение. Я не знаю, чего ожидать. Знаю только то, что должна уехать… причем немедленно.
— И забрать малыша? Каким еще испытаниям ты собираешься его подвергнуть? Ему требуется забота. И покой. Жизнь, которую он вел в Париже, не могла не повлиять на детскую психику. Я не позволю увезти его отсюда.
— Вы не сможете помешать мне, если я захочу его забрать. Вы не имеете на него никаких прав.
— Я — отец.
— Ваше участие в его зачатии было ничтожным. Нечто вроде случайной связи с незнакомкой. В этом нет ничего особенного. Я никогда не понимала, как это отец может иметь права, равные правам матери. Этот ребенок вырос во мне… стал моей жизнью с того самого момента, как я узнала о его существовании. Не смейте говорить о своих правах!
— Моя огненная, моя возлюбленная Кейт. Ты все сильнее убеждаешь меня в том, что мне без тебя не жить.
— Что сказал врач о вашей ноге? — сменила я тему.
— Ничего нельзя поделать. Нужно было лечить ее сразу. Я потерял часть кости и теперь до конца жизни буду хромать.
— Болит?
Он пожал плечами.
— Иногда. Не так сильно, как раньше. Сейчас просто ноет. Особенно в холодную погоду или когда начинаю злиться.
— Погода есть погода, а вот не злиться… это ведь вполне в ваших силах. Так что…
— Так что ты должна обо мне позаботиться. Да-да. Как тогда, в Париже… только по-другому. Давай станем нежными и страстными любовниками… ты же знаешь, что это вполне возможно.
— Осмотрим Хижину, — предложила я.
Он послушно встал, и мы пошли вдоль рва.
Вскоре мы увидели Хижину, примостившуюся в тени замка… будто отросток крепостной стены.
— Ее пристроили не так давно, — сообщил барон. — Кажется, в восемнадцатом веке. Один из моих предков возвел ее для своей любовницы. Позднее здесь стали жить слуги. Насколько мне известно, все последние годы Хижина пустовала.
Он предложил войти внутрь. Мы оказались в просторной комнате с огромным камином и полом, выложенным каменными плитами. Из мебели здесь были дубовая скамья, монументальный стол и несколько стульев.
— Ты сможешь сделать этот домик достаточно уютным, — заверил он меня. — Здесь имеется довольно большая кухня и несколько спален. Не забывай, что это всего лишь гавань, где ты будешь пережидать шторм. Не более того…
— Вы и в самом деле очень добры, — произнесла я. — Боюсь, что временами кажусь весьма неучтивой. Я ведь понимаю, сколь многим вам обязана…
— А вот мне никогда не погасить свою задолженность, так? Быть может, лет через двадцать мне все же удастся убедить тебя в том, что я могу быть не только диким и необузданным, каким ты меня привыкла считать. Когда мы оба состаримся, а я всей оставшейся жизнью докажу тебе свою преданность… жизнью с тобой, малышом и другими нашими детьми… тогда ты, возможно, вынуждена будешь признать, что лучшего мужа и желать не могла. Вот тогда мы наконец-то будем квиты. Ты согласна?
Я хотела отвернуться, но он взял меня за плечи и заглянул в глаза.
— Ты согласна, Кейт?
— Вы говорите о невозможном.
— Быть может, когда-нибудь это станет возможным, — твердо проговорил он.
Мне предстояло вспомнить эти слова, причем довольно скоро.
* * *Тревожные предчувствия все сильнее завладевали моей душой. Чем больше я приходила в себя, тем лучше ощущала подводные камни ситуации, в которую угодила. Но у меня было утешение, которое компенсировало все тревоги и неприятности. Этим утешением был Кендал. Уже через неделю он начал заметно округляться, к нему вернулась обычная живость, и мой сын снова превратился в здорового и счастливого мальчугана.
Было ясно, что он полюбил замок и свою новую жизнь. Он все больше привязывался к барону… Я и сама уже думала о бароне как о… Ролло. Кендал его ничуть не боялся. Вряд ли кто-нибудь относился к Ролло с такой любовью, как мой сын. Они очень много времени проводили вместе.
Вскоре после приезда в замок он сообщил Кендалу, что хочет повести его в конюшню и показать ему нечто особенное. Как оказалось, Кендала там ожидал белоснежный пони, в точности такой, какого барон описывал тогда, на Рождество.
Кендал прибежал ко мне с горящими глазами.
— Он там, мама! Он там… точь-в-точь такой, как рассказывал барон… и он мой!
После этого он начал учиться ездить верхом. Иногда Ролло сам занимался с ним, и они ехали рядом по полоске дерна, уложенной вдоль берега рва. Иногда с ним ездил один из грумов.
А тогда, в тот день, когда Кендал стал владельцем белого пони, ко мне в комнату стремительно вошла Жанна. Ее глаза сияли радостным изумлением.
— Взгляните, что мне подарил барон, — сказала она. — Помните, как на Рождество мы говорили о подарках? И вот эта брошь… точно такая, как описывал барон! Он сказал, что я так хорошо заботилась обо всех… — Ее глаза наполнились слезами, и она отвернулась. Брошь была изумительно красивой, и у Жанны никогда не было ничего подобного. Будучи практичной француженкой, она, вероятно, рассматривала подарок барона и как страховку на черный день. Но эта брошь имела для нее и огромную моральную ценность.
