Миган Маккини - Как прелестна роза
Кейн коснулся рукой девушки и вдруг рывком притянул на свою теплую мускулистую грудь. Кристал не нашла в себе сил высвободиться из его объятий.
— Собирай вещи. Мы уезжаем.
— Куда?
— Туда, где мы будем одни. Где никто не будет нас беспокоить. К рассвету доберемся до места. Собирайся.
Ответом Кейну было упрямое молчание, свидетельствующее о ее нежелании подчиняться ему.
Маколей заключил в ладонь подбородок девушки.
— Ты поедешь добровольно, Кристал. Потому чтодаже сейчас твоя воля советует тебе отправиться со мной. Я — твое единственное спасение. Без моей помощи ты уже через пару месяцев начнешь заниматься проституцией, добывая свои несчастные монеты. Без моей помощи ты, так или иначе, в скором времени окажешься в Нью-Йорке, потому что некому будет спрятать тебя так, как это могу и хочу сделать я.
Кристал изумленно смотрела на Маколея, потрясенная его предложением и готовностью пожертвовать ради нее положением в обществе, а может, и жизнью, и опять, как когда-то в Фоллинг-Уотере, нежеланная, тревожащая душу благодарность стала просачиваться в лее, заполняя все существо. Она не хотела слышать ответа на следующий вопрос, который собиралась задать, но она должна его получить, чтобы знать определенно, стоит ли дальше бороться.
— Ты любишь меня, Маколей? — едва уловимым шепотом произнесла девушка, опустив глаза, чтобы не выдать своих чувств. Если ответ будет положительным, она поедет с ним, если нет ~ жизнь потеряет для нее всякий смысл. Она добровольно сдастся властям. Что с ней будет, не важно.
Кристал заставила себя взглянуть на Маколея. Их отношения настолько замараны ложью, что вряд ли одно короткое слово способно как-то изменить ее судьбу. Однако девушка знала, что такое возможно. Да, возможно. Она со страхом ждала ответа Маколея.
— Да, я люблю тебя.
Кристал замерла, пораженная тоном, каким было сделано признание. Обычно Маколей так ругался.
Она подняла голову и встретилась с ним взглядом. Его глаза излучали пронизывающий холод и гнев.
— Никогда больше не спрашивай об этом.
— Я имею право знать. Чтобы решить, ехать с тобой…
— Ты не имеешь никакого права. Абсолютно никакого. Я всем рисковал ради тебя. Даже жизнью. И что же мне дано взамен? Я люблю тебя, но эта любовь не наполняет меня нежностью и отрадой. Моя любовь злая и мрачная. И советую тебе не копаться в ней.
Негодование, душераздирающее отчаяние захлестнуло все существо Кристал.
~ Послушать тебя, так ты скорей уж ненавидишь меня, а не любишь.
— Я ненавижу твое темное прошлое, ненавижу, когда ты хитришь. Я люблю тебя безумно и столь же безумно ненавижу всю ту ложь, которой ты отравляешь мои чувства к тебе. Так что моя любовь обратилась для меня в ад. Ты как-то спрашивала, любовь — это наваждение? И теперь наконец-то я могу ответить на твой вопрос: да, да, тысячу раз да. Только весь кошмар в том, что это лишь часть ответа.
Кристал стояла, словно изваяние; сердце окаменело, язык не осмеливался опровергнуть ни единого сказанного им слова. То, что она услышала, — правда, неоспоримая и мучительная. Маколей совершенно верно заметил, что, кроме него, ей не у кого и негде искать спасения, но он — и погибель ее. Пока их разделяет стена ее прошлого, он никогда не будет полностью принадлежать ей, а раскрыв ему свою тайну, разрушив это незримое препятствие, она и вовсе потеряет его.
— То, что испытываешь ко мне ты, чудовищно. Я предпочитаю, чтобы меня или любили, или ненавидели. Узнай же тогда обо мне правду, — спокойно проговорила девушка. — Телеграфируй в Нью-Йорк.
Кейн, оттеснив Кристал к стене, взял в ладони ее лицо.
— Ты едешь со мной, Кристал. Потому что, пока я остаюсь в неведении относительно твоего порочного прошлого, я все еще могу любить тебя. И пока тебе есть что скрывать, я могу заставлять тебя делать то, что нравится мне. Например, вот это… — Он прижался к губам девушки, горячим, страстным поцелуем искусно разжигая в ней желание, распаляя чувственность.
— Не надо… — простонала Кристал, когда его ладони сжали с боков ее грудную клетку, а потом заскользили вверх.
— Ну что, будешь упрямиться? — прошептал ей в волосы Маколей. — По-прежнему настаиваешь, чтобы я телеграфировал в Нью-Йорк? Хочешь, чтобы я возненавидел тебя?
— Нет… — всхлипнула девушка, желая одного — чтобы он любил ее. Чтобы только любил.
— Тогда поцелуй меня. Веди в свою постель и люби, пылко, самозабвенно, как всегда. Люби, ласкай губами, обнимай, а потом я отвезу тебя туда, где ты будешь в безопасности.
Грудь Кристал сотрясалась от тяжелых прерывистых вздохов, сердце разрывалось, терзаемое жаждой выжить и непреодолимым влечением к Маколею.
Но инстинкт самосохранения очень скоро потонул в пучине страсти. Так же скоро, как его губы завладели ее губами, а руки — всем телом. Его поцелуи, глубокие, ритмичные, жадные, волновали, горячили кровь, каждое касание ладоней сладостной мукой пронзало все существо. Словно индеец на тропе войны, он постепенно, хотя и нестерпимо медленно, вытеснял из нее дух непокорности, и вот, наконец, в его объятиях трепещет слабая женщина, целующая его со всей неистовостью своей изголодавшейся по любви души.
— Ты — мудрая женщина, Кристал, очень мудрая, — бормотал Кейн, в то время как ее губы бороздили его горло, опьяняюще-нежным пухом стелясь по огрубелой коже шрама.
— Нет, я — дура. — Кристал коснулась ладонью его лица, погладила скулы, разлет темных бровей, прямой нос, чтобы навечно запечатлеть в своем сердце каждую дышащую страстью черточку. Затем, с глубокой щемящей печалью в душе, взяла его за руку, подвела к своей кровати и сделала все так, как он просил.
Глава 22
— Но, шериф, как же я останусь без Кристал? Сами уезжаете, и всех моих девушек разогнали! — Фолти не выразил особой радости при известии о том, что Кристал собралась покинуть салун. Для этой цели им пришлось поднять его с постели — Фолти обычно вставал после полудня. Сейчас он стоял за стойкой бара в ночной пижаме, накинув на плечи истончившееся от времени дырявое одеяло.
— Она больше не танцует за деньги и тебе здесь не нужна, — отрезал Кейн, выражением лица подтверждая, что не желает слышать никаких возражений.
— Мне очень жаль, что все так получилось, Фолти. — Кристал стыдилась посмотреть в глаза хозяину салуна. Она чувствовала, что не может скрыть свой страх, свою любовь к Маколею, испытывала неловкость за свои вспухшие от поцелуев губы, за ссадину во впадинке на горле — отметинку, оставленную Кейном в момент страстного исступления.
— Я понимаю, Фолти, — виновато взглянув на него, продолжала девушка, — сейчас не самое подходящее время приставать к тебе с просьбами, но я не знаю, когда вернусь и вернусь ли вообще. Отдай мне, пожалуйста, тридцать пять центов, которые ты согласился приберечь для меня в тот вечер, когда я обнаружила дыру в кармане…
