К. Харрис - Что остается от небес
– Никто в деревне прошлым вечером ничего не видал и не слыхал, – доложил Том, перебираясь на запятки, в то время как хозяин трогал с места. – По крайней мере, до тех пор, пока пастор не начал вопить.
Себастьян кивнул:
– Похоже, убитый епископ в сочетании с легионами полуразложившихся покойников оказался слишком тяжким бременем для чувствительной души святого отца. Что? – прервавшись, поинтересовался он, когда Том подался вперед, принюхиваясь. – Что такое?
– Чего это за душок? – наморщил нос мальчик.
– Из склепа. Мне говорили, что запах очень въедливый.
– Это как?
– Пристает к одежде и не выветривается.
– Насчет этого не скажу, но воняет знатно. Вот бы и мне посмотреть на мертвяков, – тоскливо оглянулся на церковь мальчишка, когда двуколка повернула в сторону Лондона.
– В самом деле? Если честно, то это лучший аргумент в пользу кремации, какой только мне встречался.
– Кре – чего?
– Кремации. Так поступают со своими покойниками индусы. Тело кладут на сложенные дрова и сжигают.
– Сжигают?! Страх-то какой. И… и не по-христиански это.
– Ты полагаешь, это страх? – рассмеялся Себастьян. – Видел бы, во что можно превратиться, пролежав в крипте лет тридцать-сорок.
Выехав на околицу, Девлин ослабил поводья и позволил гнедым лететь вскачь.
– Знаешь что: когда приедем к доктору Гибсону, сможешь полюбоваться на тело, вытащенное из этого склепа. Сам тогда решишь, что страшнее.
– Правда? – уставился на хозяина мальчишка.
– Правда.
– Ух ты, – вздрогнул Том от радостного предвкушения.
Но ко времени их приезда в извилистые закоулки Тауэр-Хилл солнце поднялось высоко, и темные бока лошадей лоснились от пота.
– Если вы тут надолго, я лучше отгоню гнедых на Брук-стрит, – предложил грум, не в силах скрыть разочарование в голосе.
Виконт соскочил с коляски на истоптанный тротуар.
– Да, забирай лошадей домой. Они славно пробежались. Приглянешь, чтобы их обиходили, а потом бери серых и возвращайся сюда.
– И тогда смогу посмотреть мумию? – просветлело лицо мальчика.
– И тогда сможешь посмотреть мумию.
– Вот спасибочки, милорд!
Себастьян немного постоял, наблюдая, как сноровисто бывший беспризорник прокладывает путь в оживленном уличном движении, а затем направился по дурно пахнущему проулку к заброшенному садику и низенькой каменной постройке, где доктор Гибсон производил вскрытия. Здесь же хирург расширял свои познания об устройстве человеческого тела путем подпольного анатомирования трупов, которые тайно выкапывались на городских погостах и продавались опасными субъектами в масках, вершившими свои дела темными безлунными ночами.
ГЛАВА 6
Расположившись в библиотеке особняка на Беркли-сквер, Чарльз, лорд Джарвис, изучал последнее донесение одного из своих французских шпионов, когда на пороге комнаты появилась его дочь Геро и без предисловий спросила:
– Это не вы убили епископа Лондонского?
Барон поднял глаза. После того, как несколько лет назад его сын Дэвид погиб в море, Геро осталась единственным ребенком. Она была по-своему привлекательной, со статной фигурой и выразительными чертами лица. Но вряд ли могла считаться хорошенькой и приятной в обхождении, будучи похожей на отца и, к тому же, обладая столь сильным характером.
– Не стану отрицать, я рад, что Прескотт мертв. Но это не моих рук дело.
– Вы бы солгали мне? – удержала Геро отцовский взгляд.
– Мог бы, но не в данном случае.
– Должна признаться, рада это слышать, – хмыкнула дочь.
– Ведь епископ числился в твоих любимчиках? – откинулся на спинку кресла Джарвис.
– Да, мы были друзьями. Совместно работали над некоторыми проектами.
– Проектами… – скривился барон. – Геро, тебе уже двадцать пять. Не пора ли оставить это бесплодное увлечение благотворительностью и подыскать себе мужа?
– Можно было бы, – она подошла к креслу отца и прислонилась к спинке. – Если бы английские законы не давали мужчине право деспотической власти над собственной женой.
– Так уж и деспотической?
– Именно. А что касается благотворительности, вы, наверное, имели в виду маму. У нее это всегда получалось гораздо лучше, чем у меня.
При упоминании о супруге Джарвис состроил гримасу, опустив уголки губ. Он на дух не выносил Аннабель, эту полусумасшедшую дурочку, место которой было в Бедламе.
– Женщины, подобные твоей матери, разливают суп беднякам и роняют слезы над выводками сирот на улицах, потому что такими подачками легко задобрить собственную совесть. Меня от этого мутит, но оно хоть безобидно. А ты … ты просиживаешь целыми днями, зарывшись в книги, исследуя какие-то умозрительные теории и выступая в защиту проектов, которые можно назвать чуть ли не радикальными!
– О, поверьте, некоторые из моих проектов определенно радикальные, - ясные серые глаза прищурились с намеком на улыбку.
Джарвис поднялся на ноги, поворачиваясь к дочери лицом.
– При одной мысли о моем гневе трепещут влиятельнейшие лондонские мужи. А собственная дочь открыто позволяет себе поведение, которое вызывает мое неудовольствие. Почему?
– Потому что я во многом похожа на вас.
Барон фыркнул. Родись Геро мужчиной, Джарвис гордился бы ее умом и сильным характером – а может, даже ее политическими убеждениями. Но она была женщиной, и в последнее время казалась какой-то уставшей. Джарвис вгляделся в бледное, исхудавшее лицо дочери.
– В последние недели ты выглядишь не лучшим образом.
– Милый папочка, – подавшись вперед, она поцеловала барона в щеку. Геро была достаточно высокой, чтобы не привставать при этом на цыпочки. – Разве вы не знаете, что говорить такое женщине непозволительно?
Джарвис разрешил себе улыбнуться и стиснул плечо дочери со столь редко проявляемым чувством нежности.
– Я не убивал твоего сующего везде свой нос епископа.
– Тогда кто?
– Это мне неизвестно. Да и, по правде сказать, все равно.
* * * * *
Оставив отца в библиотеке, Геро поспешила подняться к себе в спальню, и только успела вытащить из-под шкафа ночную вазу, как желудок тут же вывернуло наизнанку.
Она уже узнала, что тошнота накатывает, прежде всего, по утрам, хотя иногда может подступить и совершенно неожиданно. Мисс Джарвис не относилась к женщинам, которые легко испытывают страх или впадают в отчаяние. Но сейчас, сидя на полу, крепко зажмурив глаза и прижимаясь покрытым испариной лбом к дверце шкафа, Геро ощущала себя опасно близкой к тому, чтобы поддаться этим чувствам.
