Робин - Проснись, моя любовь
Обжигающий суп полился в рот, Элейн автоматически сглотнула.
Мэтью выйдет на Мичиган-авеню, Элейн — на Рэндольф, где так трудно переходить улицу перед спешащими автомобилями.
Кусок хлеба протолкнули между зубов.
Все это сумасшествие.
Она и Мэтью часто шутили о том, чтобы перебраться в пригород, дабы избежать городской сутолоки.
Хрупкий край фарфора прижался к губам, стремительно вливая тепловатый чай.
Все это совершенно, совершенно нормально в своем абсолютном безумии.
Глава 4
Элейн почувствовала, как ее ягодицы взорвались от боли.
— Ах, девочка, похоже, ты решила проваляться весь день! И ты не закрыла драпировки на кровати, смотри, простудишься и умрешь! Кроме того, о чем ты думала, сбросив с себя ночной чепец? Ты спишь, словно эти язычники, сассенахи! Поднимайся сейчас же. Я не позволю тебе соблазнять дьявола своей ленью.
Чтобы сесть прямо, Элейн пришлось выпутаться из вороха скользких простыней.
Бледный пасмурный свет струился сквозь стекла балконной двери. Женская вариация Бела Лугоши нависла над кроватью, прижимая к груди мятую белую одежду.
Элейн моргнула. Всего секунду назад она рассказывала Мэтью о том безумном сне, перенесшем ее в девятнадцатый век, как вдруг стул, на котором она сидела, взорвался. Она все еще ощущала запах их совместного завтрака — аромат крепкого горячего кофе и круассанов, только что из духовки Сары Ли. На глазах Элейн выступили слезы, когда она поняла, что завтрак с мужем — просто сон, а сейчас она вернулась в настоящую действительность.
Хэтти замахнулась, готовясь к следующему удару.
— Подымайся, я сказала!
Смятение Элейн, только что обнаружившей себя опять не в своем времени, растворилось в волне нарастающего гнева. Вчера она была слишком сбита с толку, чтобы защититься против тирании старухи. Но сегодня все по-другому. Больше она не потерпит никакого физического насилия.
Хэтти перестала рычать. Опустив руку, она отступила чуть-чуть назад. Внезапно в мутных старческих глазах появился нехороший огонек.
— У тебя, смотрю, глаза совершенно не сонные — смотри, как горят! Может, ты и вовсе не сомкнула глаз? Может, ты занималась чем-то другим, тем, о чем ты ранее не ведала? Грязными, греховными делишками? Может, играла сама с собой? Теперь, когда его сассенахское лордство овладел тобой, может, ты почувствовала тягу к этому — а, девочка?
Гневный взгляд Элейн стал озадаченным. Занималась тем, о чем ранее не ведала? Грязными, греховными деяниями? Играла…
Сама с собой!
Жар стремительно поднялся по ее груди и шее, залив лицо.
Играла сама с собой!
Вот ведь старая вешалка! Элейн раскрыла рот, позабыв о необходимости молчать, не думая о том, что находится во времени, когда Бедлам был не просто образным словом, а вполне конкретным местом. Забыла о том, что она, Элейн, хоть и была как-то перенесена в тело Морриган, но говорила с протяжным акцентом янки Среднего Запада, а никак не с шотландским или английским, который, должно быть, свойственен этой девушке.
— Ах, будь хорошей девочкой. Да, я присмотрю за моей бедной овечечкой, ты больше не пострадаешь от этого сассенаха. Молись — вот шо тебе надобно делать, молись, чтобы милостивый Господь простил тебя!
Ее скрюченные артритом пальцы схватили покрывало и отбросили его в сторону.
— Подымайся немедленно. Вставай и молись.
Обнаженные бедра Элейн тут же покрылись гусиной кожей, в то время как ее уши пульсировали и горели. Схватившись за подол сбившейся у талии ночной сорочки, она потянула ткань вниз, но безуспешно — сорочка крепко-накрепко застряла под ягодицами. Она вскочила с кровати, вынудив Хэтти отпрянуть назад, и натянула сорочку на бедра. Как она ненавидела ночные рубашки! С ними всегда так происходит. Вот почему она предпочитала пижаму, которая никогда не задиралась и не перекручивалась.
Она стиснула зубы, увидев самодовольную ухмылку на лице старой ведьмы.
Проклятье, проклятье и еще раз проклятье!
Хэтти протянула руку и принялась по-хозяйски расстегивать длинный ряд пуговиц на сорочке Элейн.
— Тебя слишком избаловали, и вот, посмотри, к чему это привело — к рукоблудству! Морриган, моя девочка, тяжко смотреть, как ты выбираешь длинный путь вместо того, чтоб идти короткой дорогой. И я больше не позволю тебе долго нежиться в постели практически без одежды. Сассенах сможет сделать с тобой все, что захочет, предаваясь блуду до полного изнеможения, поэтому я не собираюсь потакать тебе!
Для Элейн, окруженной тяжелым душком Хэтти и чувствующей каждое прикосновение колких пальцев старухи, процесс одевания оказался таким же неприятным, как и вчера. Тяжелые складки серой шерсти накрыли голову. Это было то же самое, вчерашнее, платье — спереди отчетливо виднелись капли от пролитого Хэтти супа. Ноздри Элейн затрепетали, различив один из вчерашних запахов, который был совсем незначителен по сравнению с «благоуханием» Хэтти.
Ну, прямо как в книге «Вверх по лестнице, ведущей вниз».
Ведь и служанка, и даже Хэтти обращались к Морриган как к «миледи». Но ее облачили в то же самое грубое шерстяное платье, что она надевала вчера, и которое, судя по виду и запаху, было в употреблении еще какое-то время назад. Кроме того, Элейн не могла представить, что быть «леди» означало справлять нужду, скрючившись на ледяном горшке и обливая себе ноги. Или что нужно есть блюда, словно вышедшие с конвейера фабрики по производству собачьих консервов. Да и то, в двадцатом веке на такого производителя можно было бы смело подавать в суд.
Хэтти провела девушку к туалетному столику, по-видимому, намереваясь добавить плешивость к уже имеющейся хромоте. Стараясь не смотреть на отраженный в зеркале бледный овал лица с громадными темными глазами и припухшими красными губами, Элейн изучала волосы Морриган. Она хладнокровно отметила, что густота и лоснящаяся чернота волос Морриган была не столько от природы, сколько от покрывающего их слоя грязи и жира. В то же мгновение Элейн показалось, будто волосы на голове зашевелились от копошащихся в них живых организмов. А привкус во рту напомнил… как будто там находилось что-то, забытое в холодильнике с прошлой недели. Или позапрошлой.
Она провела языком по зубам: язык был с налетом, зубы покрыты слизью. Раздражение грозило выплеснуться за стенки корсета.
— А теперь, развернись и дай мне свои ноги. Как ты думаешь, я смогу тебя обуть, если ты не повернешься?
Элейн опустилась на скамью. Она вцепилась пальцами в изогнутые подлокотники, ощущая затягивающуюся шнуровку ботинок.
