Сесилия Грант - Любовь и расчет
— Я хочу вас кое о чем попросить.
К чести мисс Уэстбрук, она не производила впечатления человека, ожидающего, что он станет немедленно плясать под ее дудку. Она говорила тихо, и Ник догадался, что девушка ждала удобного случая, чтобы обратиться к нему в момент жаркой дискуссии, занимавшей всех остальных. Мисс Виола набрасывалась с яростным осуждением на всех тех, кто в качестве козырного аргумента приберегал постулат: «Ты поймешь, когда станешь старше».
— Всегда к вашим услугам.
Его слова прозвучали дружелюбно, но отстраненно. Ответ человека, который не танцует под чью бы то ни было дудку, как бы ни колотилось глупое сердце.
— Когда после обеда мы перейдем в гостиную, вы не поговорите с Роуз?
Она еще больше понизила голос, так что ему пришлось немного наклониться, чтобы расслышать. От нее пахло каким-то цветком.
— С Роуз? О чем-то конкретном?
Кейт покачала головой, бросив мимолетный взгляд на конец стола, где сидела ее младшая сестра.
— На любую тему, кроме школы. Можете попросить ее что-нибудь спеть. У нее был сегодня трудный день, и чье-то внимание пойдет ей на пользу.
Она и вправду была очень тихой и молчаливой за обедом, мисс Розалинда. Ник наклонил голову, согретый теплом их общего доброго замысла.
— Можете на меня рассчитывать. Я постараюсь поднять ей настроение и начну с того, что попрошу спеть.
— Благодарю вас. — Кейт потупила взгляд. — Вы настоящий друг.
На это он не ответил. В этом состояла их маленькая тайна, его и мисс Уэстбрук; делать вид, что не было в их жизни момента, когда он надеялся стать кем-то больше, чем друг семьи.
Но все сложилось к лучшему в этом смысле. Теперь, когда она вернулась к своей тарелке и не смущала его больше своим видом, было легче об этом вспомнить. Если бы ему удалось завоевать ее симпатию, то сейчас на ней тоже стояло бы это клеймо родственной связи, по сравнению с чем ее собственная родословная выглядела бы образцом пристойности.
Хотя возможно, что на ней это не отразилось бы. Женщина, столь озабоченная социальным статусом, может при подобных обстоятельствах покинуть дом мужа и вернуться к наименьшему из зол — проживать со своими родителями.
Но все эти размышления были бесцельны. Он не завоевал ее расположения и роптать не станет. Надо смотреть правде в глаза: он не смог бы сделать счастливой женщину, которая считала ниже своего достоинства выйти замуж за барристера, как не смог бы никогда уважать ее по-настоящему.
Кроме того, он пришел сюда, чтобы узнать о лорде Баркли и открывающейся возможности. А не тайно любоваться мисс Уэстбрук, предаваться меланхолическим мечтам о семейных обедах, вязнуть в дебатах о браках посторонних людей или способности юношеских чувств изменяться.
Ник переключил внимание на свою тарелку, мысленно подсчитывая, сколько еще блюд осталось до того момента, как его оставят наедине с мистером Уэстбруком, портвейном и письмом, открывающим возможности.
Честь и хвала спокойному и неунывающему мистеру Блэкширу. Если бы три года назад она разрушила его надежды…
Нет, это лицемерие. Она именно так и поступила. Никакого «если бы» в данном случае нет. Она может не искать в себе чувство вины по этому поводу, но пусть хотя бы посмотрит на это честно.
Важным было то, что он отнесся к разочарованию спокойно, а потом признался, что это была с его стороны всего лишь мимолетная влюбленность. Нет, он не носился со своей уязвленной гордостью, как это любят делать многие мужчины. Не отказался высокомерно от дружбы, которую она предложила, сохранил связь с семьей и вот теперь был готов сделать доброе дело для Роуз. Ради Роуз, а не ради того, чтобы возвыситься в ее глазах.
Держа подол юбки в одной руке и свечу в другой, Кейт поднялась по ступенькам в свою комнату, которая была у них одна на двоих с Виолой. С этим письмом лорда Баркли, которое предстояло разложить на составляющие и проанализировать как некое вещественное доказательство, представленное суду на рассмотрение, мужчины наверняка еще нескоро появятся в гостиной.
Она использует это время для отдыха от необходимости притворяться беззаботной. Ей требовалось всего несколько минут, чтобы поднять свой упавший дух, после чего она снова сможет вернуться в компанию.
Спальня тонула в темноте. Доходы барристера не позволяли жечь свет наверху, когда вся семья находилась внизу. А вот доход маркиза…
Кейт прошла к туалетному столику и села, поставив свечу между собой и зеркалом, чтобы осветить свое лицо самым беспощадным образом. Леди должна быть реалистична в оценке своей внешности, если красота является ее единственным достоянием.
При виде малоприметного изъяна в прическе переколола булавку. Если мистер Блэкшир войдет в профессиональную ассоциацию лорда Баркли, она окажется всего в одном шаге от выгодного знакомства. Только бы удалось убедить мистера Блэкшира представить ее барону. Она бы произвела на него отличное первое впечатление, какое обычно производила на мужчин.
А будущий маркиз — впрочем, стоит ли думать об этом? — может куда больше подойти для ее целей. Он вырос, не рассчитывая на наследование, следовательно, мог иметь более широкие взгляды на то, какая женщина годится ему в жены. К тому же если он интересуется, как сказал папа, вопросами общественного благосостояния, то, возможно, относится к числу тех современных господ, кто ратует за достоинство всех людей, и поэтому ему с легкостью можно будет внушить, что дочь актрисы способна обладать всеми требуемыми добродетелями.
Однако в данном видении событий было слишком много сомнительных моментов. Ее губы в зеркале исказила гримаса неудовлетворенности; Кейт вздохнула, отчего пламя свечи задрожало. Колеблющийся свет осветил край стола с подносом, на котором горничная обычно оставляла ее корреспонденцию.
Там лежало письмо. Когда Кейт переодевалась к обеду, на подносе ничего не было. Письмо, вероятно, пришло с вечерней почтой. Оно было франкировано[5], если Кейт правильно разглядела, — свет упал на конверт всего на короткое мгновение, и ее сердце так бешено забилось, что она не могла быть в этом уверена.
Привилегия франкирования принадлежала лишь членам парламента. Граф мог франкировать письмо, адресованное жене. Кейт осторожно протянула руку и, взяв письмо за уголок, поднесла к огню.
Какое-то время она могла лишь смотреть на него. Бумага безукоризненного цвета слоновой кости была тяжелее, чем любая другая, на какой ей приходилось писать, и ласкала подушечки пальцев подобно тому, как ласкает накрахмаленное белье. Печатный воск поблескивал элегантным оттенком золота. Ее имя, написанное незнакомым почерком, никогда не выглядело столь броско. Письмо и вправду было франкировано. Дата и подпись сквозили королевским равнодушием к разборчивости.
