Джин Плейди - Обреченная на корону
Заговорщики призвали Тюдора в Англию с теми войсками, какие он мог выставить; мятеж был намечен на восемнадцатое октября; и, когда Бэкингем поднял свое знамя в Брекноке, Ричард непременно должен был узнать о готовящемся против него выступлении.
Ричард оказался на высоте. Он быстро двинул вперед свои войска. Ему сопутствовала удача. На Уэльской границе прошли сильные ливни, Северн и Уай разлились, переправиться через них стало невозможно. И Бэкингем оказался отрезанным от своих союзников, которые должны были приплыть на кораблях, предоставленных герцогом Бретонским.
К счастью, вся эта операция провалилась. Шторм рассеял флот из пятнадцати кораблей, Тюдор с Дорсетом не смогли высадиться и поневоле вернулись в Бретань.
Низложить Ричарда Бэкингему не удалось.
Ричард пришел в ярость. Его девиз гласит: «Верность — мой оплот», и он ни разу не изменял ему. Предательство мой муж ненавидит больше всего.
Бэкингема он обличил как «самого вероломного из людей» и назначил за его голову награду в тысячу фунтов. На пощаду Бэкингему рассчитывать не приходилось. Другой изменник — Гастингс — лишился головы в тот же день, когда был
разоблачен.
Мне было любопытно, что испытывал Бэкингем — франтоватый дворянин, считающий себя отпрыском королевского рода, спасаясь бегством от смерти.
Он направился на северо-запад, в Шропшир, к одному из своих старых вассалов, некоему Ральфу Бэннистеру. Тот принял его и поселил в лесном домике, неподалеку от своего жилища в Лэконе.
Бедный, глупый Бэкингем! Оказалось, не только он был способен совершить предательство ради выгоды. Бэннистер не устоял перед соблазном получить тысячу фунтов, и однажды утром мятежный герцог проснулся в окружении стражников.
Его повезли в Солсбери, чтобы судить, как изменника. Бэкингем не терял надежды. Он просил свидания с королем. Заявлял, что может объяснить очень многое.
Ричард держался непреклонно. Бэкингем его предал. От их былой дружбы не осталось и следа. За измену полагается смертная казнь, и гордый Бэкингем, обладавший большим богатством и еще большим могуществом, лелеявший дерзновенные мечты, был с позором обезглавлен на Рыночной площади.
Мысли мои в то время занимал главным образом муж. Я считала, что не должна расставаться с сыном. Состояние его слегка улучшилось, однако не настолько, чтобы можно было отправляться в далекий путь. И я не хотела, чтобы он подчинялся строгим правилам придворной жизни. Мне казалось, в Миддлхеме, на вольном, свежем воздухе, в непринужденной обстановке, его здоровье окрепнет.
От Ричарда пришло письмо с настоятельной просьбой приехать к нему.
Я постаралась объяснить Эдуарду. Сказала, что скоро вернусь, и если он будет исполнять все предписанное, не переутомляться и сытно есть, то вскоре окрепнет настолько, что сможет приехать ко мне и к отцу. Но в любом случае мы расстаемся ненадолго.
Муж очень обрадовался мне, и я поняла, что, приехав, поступила правильно. Предательство Бэкингема еще сильно тяготило его.
— Я ни с кем не могу разговаривать, как с тобой, Анна, — сказал он. — Не знаю, кому еще могу доверять.— Вот бы не подумала такого о Бэкингеме, — ответила я.
— Надо было б относиться к нему с меньшим доверием. Он всегда был неустойчив. Иногда меня удивляет...
Ричард сделал паузу, и я вопросительно посмотрела на него. Но он продолжал:
— Бэкингем больше всех старался, чтобы я занял трон. Верил Стиллингтону полностью... потом вдруг ни с того ни с сего переметнулся к моему врагу! К Генриху Тюдору!
— Я почти ничего не знаю об этом Тюдоре.
— Это выскочка, считающий, что имеет право на престол.
— Как он может так считать?
— Ты же знаешь Бофортов. Они очень сильны и честолюбивы. Это внебрачная ветвь семейства, и никем другим признавать их не следовало бы. Предки их родились до того, как Джон Гонтский женился на Екатерине Суинфорд. Но, поскольку они были узаконены... вообразили себя значительными. Бэкингем разделял этот взгляд, потому что мать его из Бофортов. А Генрих Тюдор считает, что получил право на престол от Екатерины, французской принцессы, вышедшей замуж за Генриха Пятого, когда он завоевал значительную часть Франции.
— Он сейчас в Бретани?
— Да, герцог Френсис предоставляет ему убежище и помощь. У меня есть враги, Анна.
— Есть и те, кто любит тебя.
— Да, Эдуард и ты. Анна, как мальчик?
— Ему немного лучше, — ответила я.
— А что он подумал, когда я позвал тебя сюда?
— Все понял. Я пообещала, что когда он слегка окрепнет, то приедет к нам.
— Хоть бы это стало возможно. Людям надо увидеть его. Они хотят знать своего будущего короля.
— До восшествия на престол ему еще столько лет.
— Это все в Божьих руках. Но люди хотели б видеть его.
— Боюсь, приехать сейчас ему не позволит здоровье.
— Значит, надо молиться, чтобы поскорее позволило. Как там Уорик в Шерифф Хаттоне?
— По-моему, хорошо. Прекрасно ездит верхом и бегает. Вот ученье дается ему трудно.
— Жаль.
— Мальчик он приятный, добрый. Только соображает медленно. Читать до сих пор не научился. До нашего Эдуарда ему далеко.
— Да, голова у нашего сына светлая. Если б он мог соединить в себе здоровье Уорика и собственный ум, какой бы это был мальчик!
— У нас самый замечательный мальчик на свете, и своей заботой я укреплю его здоровье. Через несколько лет мы посмеемся над своими страхами.
— Дай Бог, чтобы ты оказалась права, — с жаром сказал Ричард.
Я заставила себя поверить в это и обратилась мыслями к делам мужа. Вероломство Бэкингема ранило его гораздо сильнее, чем я думала поначалу.
— Знаешь, Анна, — сказал мне как-то Ричард, — он даже распустил обо мне недобрые слухи.
— Верят ли им?
— Они вредоносны. Люди запоминают клевету, и со временем она кое-кому начинает казаться правдой. Бэкингем выставил меня чудовищем... вероломным, беспринципным человеком, не имеющим права на трон Англии.
— Но ведь он сам настаивал, чтобы ты занял его!
— Он не мог сказать, что я принудил Стиллингтона ко лжи, хотя ему наверняка этого хотелось.
— Тут уж ему пришлось бы вести спор со Стиллингтоном.
— Бэкингем явно потому и воздержался от этого. Но распустил очень неприятный слух... меня он весьма тревожит.
— Какой?
— Не хочется повторять. Будто я велел убить в Тауэре принцев — Эдуарда и Ричарда.
— Эдуардовых сыновей! Своих племянников! Люди ни за что не поверят.
— Кое-кто поверит чему угодно, особенно дурному.
— Но ведь принцев видели стреляющими в цель на лужайке Тауэра... значит, они живы! Стоит людям увидеть их, и они убедятся, что слух этот ложен.
