Синтия Райт - Любви тернистый путь
— Вы уверены, что хотите рассказать мне об этом?
— Не перебивайте. А то я могу передумать!
Лайон закрыл глаза и начал свой рассказ.
— Я родился ночью в пригороде Нью-Йорка. Подробности этого события сейчас не важны, изложу лишь факты. Моя мать в браке с моим отцом не состояла. Люди называли меня ублюдком, но я себя таковым почувствовал только позже… Мать была привлекательной, образованной женщиной. Она встретила моего отца, когда была слишком молода, чтобы не доверять мужчине, который признался ей в любви. Он был, конечно, женат.
Миген чувствовала, что при упоминании об отце напряженность в голосе Лайона переросла в гнев.
— Я в то время не знал, но, оказывается, на протяжении всего моего детства отец давал ей деньги, хотя этого мужчину я никогда не встречал.
— Какой была ваша мать?
— Она была умной сердечной, но часто болела. Я родился, когда ей было всего шестнадцать лет. Это-то и подорвало ее здоровье. Мама меня любила… У нее была бы совсем иная судьба, если бы не мой отец и не мое рождение. Родители так и не простили маму, и у нее не было истинных друзей. Вот почему за каждой ее улыбкой скрывалась печаль.
— О, Лайон… — Миген, как котенок, потерлась носом о его жесткую руку. — Вы на нее похожи?
— Нет. — Показалось, что он запнулся на этом слове. — У меня действительно ее глаза, но мама была шатенкой. Еще я помню тонкие черты лица и изящную фигуру.
— Она умерла? — осторожно спросила Миген и почувствовала, как сильно застучало его сердце.
— Да. Мне тогда было четырнадцать лет.
— И…
— И появился мой отец, испытавший только неудобство: ведь надо было решать, где мне теперь жить. К удивлению отца, я оказался чуть ли не его двойником. Это привело отца в такой восторг, что он решил взять меня к себе домой и воспитать как своего сына… Представляете! После того как полностью игнорировал меня четырнадцать лет!.. Можно подумать, что он жил не за двадцать миль от нас.
— Вы поехали с ним?
— Я должен был. Я превратился из бедного, не имеющего отца мальчика в любимого сына богатого землевладельца. В его доме я встретил смуглую, темпераментную мачеху и сводного брата с такими же черными волосами, как у нее. Мой же отец, замечу, был блондином. Правда, брат унаследовал от нашего отца пронизывающие, золотистого цвета глаза.
Он умолк, а на Миген снизошло понимание:
— Золотистые глаза?.. Вы имеете в виду, что Маркус Риме… ваш сводный брат? — Она встала на колени.
Лайон нежно погладил ее груди, поцеловал их, и ответил:
— Да. Казалось, что на долю Маркуса с самого его рождения выпала тяжелая участь. Что бы он ни пытался сделать, все получалось недостаточно хорошо, дабы заслужить одобрение отца.
Он не обладал такими качествами, как умение приспосабливаться и привлекать к себе людей. Маркус вечно расстраивал отца, напоминая обладающую тяжелым характером жену.
Незаконнорожденный сын без всяких усилий затмевал своего сводного брата во всех отношениях. Риме принялся настойчиво добиваться любви Лайона. Но это ему не удалось.
— По своей природе я не был ненавистником. Но я не мог найти в своей душе хоть какие-нибудь ростки любви и привязанности к отцу. Тот, подобно Маркусу, был расчетлив, у них обоих были взлелеянные эгоизмом амбиции. Чувства отца уходили своими корнями в его собственное "я", а не в искреннюю любовь ко мне. Он был одержим мечтами о славе, которую я мог бы принести ему в последующие годы.
— Это ужасно, Лайон! Как же вы справились?
— Убедил его послать меня в школу. Мне было отвратительно зависеть от отца, но в том возрасте это представлялось неизбежным. Во всяком случае, другого пути для получения образования, к которому я так стремился, не было. Я учился в Гарвардском колледже и Филадельфийской академии, пока меня не призвала война.
— А Маркус?
— О, он все время был рядом со мной и с каждым годом все более и более ненавидел меня. Едва ли кто-нибудь может винить меня за то, что я внезапно появился на сцене, был почти копией нашего отца и получал ею одобрение, которого не мог никогда завоевать Маркус. — Лайон горько рассмеялся. — Боже мой, какая нелепая ирония! Меньше всего я жаждал похвалы от такого человека.
На несколько минут наступило молчание. Лайон потерял нить, а Миген наблюдала за жесткими чертами его лица, искренне жалея того мальчика, которого так озлобили родственники.
— Так или иначе, — тихо продолжил он, — я сражался на войне, которая, видимо, стала хорошей разрядкой для моего гнева. После победы над английскими колонизаторами под Йорктауном, одержанной под руководством Джорджа Вашингтона, я отправился «домой», чтобы уладить кое-какие дела с отцом. Я хотел закончить образование, но не на его деньги, поэтому я думал предъявить право на собственность своей матери — на обстановку, драгоценности и на отложенную ею небольшую сумму денег.
Но когда я прибыл, то встретился с Маркусом, который сообщил о смерти нашего отца. И Маркус, и моя мачеха были уверены, что я потерплю фиаско в своей поспешной попытке предъявить право на свою долю в его имуществе. Они сообщили, что перед смертью отец написал новое завещание, оставив мне более половины своей собственности… А потом стали как безумные смеяться и сказали, что были свидетелями со стороны отца при составлении этого документа, а позже сожгли его.
Я не думаю, что Маркус когда-нибудь ненавидел меня сильнее, чем в тот момент, когда я сказал, что не замарал бы руки этими деньгами, что если бы они и не сожгли это завещание, то я сам сделал бы это. И все последующие годы Маркус жил с мыслью навредить мне, причем тем же самым способом, каким я причиняю неудобство ему, то есть самим своим благополучным существованием. А недавно я снова сокрушил его планы отмщения.
— Лайон! Выходит, вам жаль его! Этот человек преследует вас, как озлобленный пес…
— О, не воображайте, что я храню в душе некую тайную любовь к Маркусу! — холодно заметил он. — Маркус, несомненно, был мелочным и ущербным человеком задолго до моего появления в их доме, и я, наверное, ненавижу его почти столь же сильно, как он ненавидит меня. Давайте будем считать, что я понимаю его мотивы. И тем не менее в некотором смысле мне жаль Маркуса.
— Меня всегда поражало, почему вы не приходите в бешенство при одном только имени брата — особенно в ту ночь, когда он и Кларисса собрались похитить меня! Все говорят о том, что вы враги…
— Я просто надеюсь, что настанет время, когда он преодолеет свою ненависть и оставит меня в покое. Всякий раз, когда я вижу Маркуса, я вспоминаю о моих корнях.., об отце, который навсегда поставил клеймо сына-ублюдка на мне уже тем, что мы похожи. Даже моя улыбка — это его…
