Сири Митчелл - Словно распустившийся цветок
– В этом есть и светлая сторона, мистер Стенсбери, поскольку вашему коряжнику не будут грозить капризы и прихоти ваших наследников.
– Нашему коряжнику, мисс Уитерсби. – Он похлопал меня по руке. – Должен сказать, что вы на удивление здравомыслящая и отзывчивая женщина.
Глава 25
На обратном пути из Оуэрвич-Холла я заглянула в Додсли-Манор, но мисс Темплтон на месте не оказалось, и я решила пройтись до дому пешком. Я уже давненько не совершала длительных прогулок, и сейчас одновременно наслаждалась свежим воздухом и сердилась оттого, что растений, которыми можно было любоваться, оставалось слишком мало.
В общем и целом я была весьма довольна собой. Мне удалось помочь пастору понять, что именно он насобирал в свою коллекцию, а с мистером Стенсбери мы спланировали его последующие приобретения для оранжереи. Вскоре я уже совсем забыла о своей бедной голове и принялась бодро прыгать с камня на камень, спускаясь на дно ущелья, чтобы посмотреть, нет ли там чего-нибудь интересного.
Если бы я не забыла снять перчатки, все было бы вообще отлично, но, думая о приближающихся рождественских праздниках, я нашла несколько побегов плюща и остролиста[71], удержаться и не сорвать которые были решительно невозможно. Вскоре перчатки превратились в нечто неописуемое, а на ботики налипли комья грязи. Ну и что? Кому какое дело до того, как я выгляжу?
Но вот я поскользнулась на влажном камне и упала на колени.
В какого совершенно бесполезного ботаника я превратилась за последние несколько месяцев! От меня теперь ничего не зависело. Я не получила предложения руки и сердца. Моя карьера в обществе, точно так же как и в ботанике, потерпела крах. Я могу быть разодетой по последней моде, но что толку?
Я бродила по округе несколько часов, прежде чем направила свои стопы домой, твердо решив при этом положить конец поискам супруга.
* * *Когда я вернулась, из кабинета выглянул отец и пригласил меня к себе.
– Должен сказать, Шарлотта, что ты добилась потрясающих успехов.
– Будем надеяться, это действительно так. Коллекция пастора уже близка к тому, чтобы считаться приведенной в порядок, да и растения мистера Стенсбери теперь чувствуют себя гораздо лучше. Он только что получил новую орхидею. – Я сняла перчатки, смахнула со стула стопку бумаг и опустилась на него.
Отец по своему обыкновению жевал кончик уса:
– Вот только… Я никак не пойму, что ты хочешь, чтобы я ответил…
– Насчет чего? – Скинув с ног ботики, я поставила их рядом со стулом.
– Насчет предложений.
– Каких еще предложений?
– О замужестве.
– Чьем?
– Твоем.
– Моем! – Моем? – Вот это удар! И кто же предложил взять меня замуж?
– Как кто? Пастор и мистер Стенсбери.
– В таком случае, ты должен отказать им обоим.
– Но ведь ты уже дала согласие.
– Я? – Когда это я успела? – Кому?
– Обоим.
– Обоим? С какой стати я буду принимать предложения обоих, когда ни один из них меня даже не интересует? Как бы там ни было, мне трудно поверить в то, что я дала согласие выйти замуж, учитывая, что я только что виделась с ними обоими и ни один из них даже не заикнулся ни о чем подобном.
Мистер Тримбл работал за своим столом в малой гостиной, но теперь оставил свои труды и встал рядом с отцом:
– Значит, вы действительно разговаривали с ними…
– Разумеется, разговаривала. Я разговаривала с ними обоими, причем именно так, как вы меня учили.
– И о чем же вы говорили?
– Мистер Стенсбери завел речь о своих растениях и своем дурацком коряжнике, а потом заявил, что, по его мнению, я проделала прекрасную работу, спросил, счастлива ли я, и добавил, что почел бы за честь продолжить начатое вместе.
– Вот оно.
– Что оно?
– То самое. Вы должны научиться слышать то, о чем люди не говорят открыто, мисс Уитерсби!
– И как прикажете делать это, если они не говорят об этом вслух? Право слово, мистер Тримбл, как можно обвинять меня в том, что я чего-то не понимаю, если люди не берутся облечь свои мысли в слова?
– А о чем вы говорили с мистером Хопкинсом-Уайтом?
Мой отец поднял палец:
– Я… собственно… Где вы увидели во всем этом предложение руки и сердца, молодой человек?
– Он явно сделал его, когда упомянул, что мисс Уитерсби счастлива у него и что он почтет за честь продолжить то, что они начали, вместе. – Мистер Тримбл повернулся ко мне. – Он ведь потребовал у вас ответа, не так ли?
В самом деле?
– Вы ответили?
– Да, но…
– Утвердительно?
– Я сказала, что буду счастлива продолжить…
– И когда она согласилась, то дала понять, что принимает его предложение.
– Но я не соглашалась на что-либо подобное! Как я могла, если поняла его так, что он имел в виду лишь то, о чем говорил?
Мистер Тримбл испустил утомленный, страдальческий вздох, которому я очень хотела научиться сама.
– А что вы сказали пастору?
– Очевидно, дело не в том, что сказала я, поскольку выражалась совершенно недвусмысленно. Насколько я теперь понимаю, дело в том, что сказал он.
– Ну, так что сказал он? – Мистер Тримбл демонстрировал бесконечное долготерпение, словно обращался к одному из детей приходского священника.
– Я… словом… Я работала над коллекцией пастора, помогая ему восполнить пробелы.
– Это замечательно, но все-таки, что он сказал?
Что же он сказал?
– В общем… он некоторое время рассуждал о детях, а потом поинтересовался, люблю ли я их и что думаю о его детях в частности, а потом добавил, что нам хорошо работается вместе, и что… – Как же он выразился? – И что он надеется, что мы и дальше будем работать вместе на протяжении многих лет.
– А вы ответили…
– А я ответила именно то, чего вовсе не имела в виду, сказав, что буду просто счастлива.
– То есть, вы ответили согласием.
– Согласием на что? Он даже не спросил меня ни о чем. Он сделал заявление. И выразил надежду, а не сделал предложение руки и сердца.
– Да! Он выразил надежду на союз.
– Союз? Это была надежда на то, что я разберусь с беспорядком, в котором пребывает его коллекция, и восполню в ней пробелы.
– Он предложил вам выйти за него замуж, и вы согласились.
– Знаете что, я протестую. Как я могу нести ответственность за ответ, если он даже ни о чем меня не спросил?
– Вы должны всегда с осторожностью относиться к тому, что говорите в моменты откровенности, мисс Уитерсби. Из собственного горького опыта мне известно, как можно неправильно истолковать даже самую обычную фразу.
– Не понимаю, как люди вообще осмеливаются открывать рот, если они не могут сказать то, что думают, а действительно иметь в виду то, что они говорят, им не дозволяется. Высший свет, оказывается, безжалостно груб!
