Лариса Шкатула - Пани колдунья
Впрочем, он не мог просто так стоять без дела, потому вернулся в свою оранжерею и привез из нее высокую тележку, которую прикрыл досками.
— На нее вашего раненого можно будет перевалить прямо со стола, — пояснил он удивленному взгляду жены, — а потом с тележки на кушетку.
Теперь предстояло разрезать бедро, чтобы извлечь из него пулю.
— Давайте это сделаю я, — сказала Лиза, отбирая у своей подруги нож, который она перед тем прокалила на огне.
— Вы сумеете? — удивилась та.
— Попробую, — уверенно сказала Лиза. Теперь, когда она успокоилась, то отчетливо увидела, где угнездилась пуля и какой разрез надо сделать, чтобы ее извлечь.
Нельзя сказать, что Лиза и вовсе не волновалась, — на мгновение она заколебалась, как делать разрез? Ведь существуют же какие-то правила у медиков, но что толку думать о том, чего не знаешь, и она, почти без подготовки, полоснула ножом по телу.
Кровь тут же залила место разреза, но Василиса была наготове вместе с тампонами из мягкого полотна.
Пулю Лиза вытащила так быстро, словно она сама выскочила навстречу ножу, но ей некогда было задумываться об этом, рану промыли, смазали мазью, которую приготовила Василиса, и перебинтовали.
Только теперь Лиза обратила внимание на то, что Тедор лежит до крови закусив губу. Значит, он пришел в себя в то время, как она резала по живому?
И даже не застонал?
Она промокнула его вспотевший лоб и проговорила:
— Все, Тедди, уже все кончилось.
— Значит, я заработал еще капельку того коньяка, которым меня недавно поили? — хрипло спросил он.
И хотя это было не очень смешно, все четверо, включая Аниту, рассмеялись.
Наверное, со стороны это выглядело странным: окровавленный нож, куча кровавых тряпок, обнаженный мужчина на кухонном столе и подле него трое женщин и мужчина, которые отчего-то заливаются хохотом…
ЭПИЛОГ
Прошло два месяца. Весна в этом году выдалась на редкость теплая: деревья цвели, жужжали пчелы, распускались цветы — их аромат кружил головы двум молодым людям, которые расположились у дома на Змеиной пустоши и с улыбкой наблюдали, как Анита учит Абрека сидеть по ее команде.
Василиса готовила обед, а Игнац, как всегда, пропадал в своей оранжерее.
Лиза и Теодор сидели на лавке, которую последний недавно сколотил, к собственному удивлению обнаружив в себе плотницкий талант.
— Ваше сиятельство, — заговорил Теодор, — неужели вы решили поселиться здесь навечно? Добровольно сделать себя пленницей этого дремучего угла?
— Я обещала Станиславу, что буду жить здесь, ни при каких обстоятельствах не покидая Змеиной пустоши… — пожалуй, излишне упрямо проговорила она: Лиза и сама не знала, почему отвечает отказом на все предложения Теодора покинуть свой дом на болоте. Наверное, потому, что здесь ей было так покойно и уютно, а там, за пределами этого леса, который охраняет ее от других людей, как крепостная стена, ее наверняка поджидают неприятности. И еще кто-то, похожий на Станислава, который привяжет ее к себе, нисколько не интересуясь ее собственными желаниями.
Рядом с нею теперь жил Теодор… «Ты же не думаешь, что он удовлетворится ролью брата или платонического воздыхателя?!» — насмешливо сказал в ее голове чей-то голос.
«Но я ведь не держу его подле себя насильно! — обидчиво возразила Лиза. — Хочет — пусть уходит и найдет себе кого-нибудь достойного…»
«И ты так спокойно его отпустишь?»
Лиза в запале хотела ответить утвердительно, но поняла, что это будет не совсем честно. Чего уж скрывать, Теодор ей далеко не безразличен, но она до сих пор чувствует себя так, словно Станислав находится где-то поблизости. Что он стережет каждое ее движение и даже читает ее мысли…
Именно потому все время после выздоровления Теодор тщетно тратил на то, чтобы хоть чуть-чуть приблизиться к Лизе, и каждый раз в испуге она шарахалась от него и запиралась в своей комнате.
— Вы больше не хотите искать своего сына? — спросил Теодор о самом наболевшем.
Как ни странно, даже этот вопрос Лиза отодвинула куда-то в глубь своей памяти. Лишь между делом отсчитывала: до приезда кузины Станислава из европейского турне осталось пять месяцев, потом четыре. Впереди, казалось, была уйма времени, и Лиза странным образом этим успокоилась…
— Вы поедете за ним в Англию?
— Нет, зачем мне куда-то ехать? Я могу за деньги нанять человека, который мальчика украдет и доставит мне сюда.
Она понимала, как дико звучит для него то, что собственного ребенка она собирается красть. Но что же еще делать?
— И как потом вы предъявите его в качестве наследника?
Как, как — как-нибудь предъявит… Сейчас Лизе ничего умного не приходит в голову, но, конечно же, выход найдется…
— А если в вашу пустошь найдут дорогу австрийские солдаты?
Господи, зачем он задает так много вопросов?!
Лиза и сама не знает на них ответы. Небось солдаты первым делом захотят проверить документы, а ее, княгини Поплавской, по этим самым документам нет среди живых…
Она понимает, что нельзя всю жизнь прожить будто в монастыре. Какое там, хуже, чем в монастыре. В обители хоть знают твое подлинное имя! Ведь даже те, кто захочет навестить ее могилу, будут приносить цветы какой-то чужой женщине…
Никто из родных Теодора не знает, где он находится. Но, едва придя в себя, он написал письмо родным, что с ним все хорошо, чтобы они не волновались. Василиса отправила его почтой из Кракова. Почему же Лиза живет как человек без родины и без родных? Наверное, отцу, брату и друзьям сообщили, что она умерла…
Мысли текут в ее голове лениво, медленно, она ничем не напоминает прежнюю, живую и беспокойную Лизу. У нее будто вынули душу…
— Тедди, вы так и не сказали, как меня здесь нашли.
— Я говорил.
— Вы отделались шуткой: мол, сюда вас привела любовь.
— Но это правда.
— Хорошо, любовь, а еще кто?
— Придется быть откровенным, Елизавета Николаевна… Прошу прощения, пани Ванда! Один из строителей вашего дома был членом нашего общества. Нас арестовали в один день. Мы сидели в одной камере, и он рассказывал, как неизвестно для чего строил дом в такой глуши, как Змеиная пустошь… Когда мама в одно из посещений тюрьмы сказала, что вы умерли, я отчего-то не поверил…
— И потому сбежали из тюрьмы, чтобы это проверить?
— Вы шутите, пани Ванда, и это меня обнадеживает.
Они говорили перебрасываясь шутками, но Теодор был всерьез озабочен странным состоянием Лизы. Словно здесь, в этой глуши, в которой он, в отличие от остальных ее жителей, вовсе не чувствовал себя уютно, в ней погас природный огонь и осталась одна оболочка. Она улыбалась, хмурилась, ела, но делала это машинально, пользуясь привычными жестами и движениями.
