Александра Девиль - Корсары Таврики
Разумеется, отвага этих полукупцов-полукорсаров объяснялась прежде всего их корыстными интересами, но, рискуя в сражениях ради собственной выгоды, они одновременно приносили пользу Кафе. Да и трудно было, живя в морском торговом городе, разобраться, чем отличаются корсары от авантюристов-удальцов, искателей удачи, которых итальянцы называли словом, заимствованным у татар — казаки. В семье Латино не раз вспоминали подобного удальца по имени Лукино Тариго, прошедшего некогда на своей фусте через Керченский пролив, Азовское море, реки Дон и Волгу в Каспийское море и грабившего все встречные корабли. И, хотя благонравием и бескорыстием этот пират не отличался, все же родители Аврелии отзывались о нем с теплотой, поскольку в их судьбе он сыграл совсем не плохую роль.
А еще девушка знала, что ее отцу в молодости пришлось побывать и корсаром, и наемным воином, чего он не скрывал, хотя старался не говорить об этом с дочерью.
Таким образом, Аврелия, как истинное дитя своего города и своей семьи, не относилась ко всем корсарам одинаково, а делила их на «честных» и «безбожных».
И сейчас, готовясь к празднику, она, вопреки предостережениям матери, даже хотела познакомиться с кем-нибудь из этих ловцов удачи — разумеется, с теми, кого можно было отнести к разряду «честных». Люди, проводившие жизнь в путешествиях и приключениях, вообще были интересны девушке, выросшей под крылом родителей, ограждавших ее от всего беспокойного и опасного.
Любопытство Аврелии подогревалось еще и слухами о том, что на днях консул принял у себя капитанов, имевших корсарское свидетельство от ордена иоаннитов. Впрочем, как говорили соседи по кварталу, вряд ли представители родосских рыцарей захотят посетить городской праздник; скорей всего, они уже отплыли из Кафы в свою корсарскую гавань, которая, по слухам, располагалась где-то близ Горзувиума.
Весенний день святого Георгия выдался, на радость горожанам, солнечным и ясным, но при этом не знойным. С утра толпы кафинцев спешили в храмы на торжественные богослужения, а затем — к Кайгадорским воротам, откуда начиналась праздничная церемония, возглавляемая консулом. Аврелия и Кириена в сопровождении двоих слуг тоже отправились посмотреть на важное шествие, хотя их больше интересовали увеселения и турниры, которые должны были начаться после полудня. За девушками тут же увязалась Раиса, одетая в ярко-оранжевое платье со смелым вырезом на груди и складчатым шлейфом, который девушке приходилось придерживать рукой, чуть открывая при этом ноги в остроносых башмачках.
Аврелии ради праздника тоже было позволено модно и даже кокетливо одеться, и она заранее позаботилась о своем наряде. Шелковое платье малинового цвета поверх голубоватой камизы было перехвачено чуть выше талии широким темносиним поясом с серебряной пряжкой и подчеркивало стройные линии девичьей фигуры. К пряжке мысом спускался от плеч воротник, расшитый серебряной нитью, такая же вышивка была и на пышных манжетах, которыми заканчивались узкие рукава. Свои светлые волосы, заплетенные в свободную косу, Аврелия не стала украшать чепцом или сеткой, а лишь надела на них серебристый обруч, из-под которого на виски и уши ниспадали легкие игривые локоны, подчеркивавшие девическую нежность лица. Ее декольте в форме трапеции, суживающейся книзу, было не столь глубоким, как у Раисы, поэтому фамильный медальон на цепочке прятался под платьем, зато на виду сияло жемчужное ожерелье, которое изящным кольцом охватывало высокую шею девушки и сочеталось с жемчужными подвесками серег.
Кириена тоже оделась богато, но более строго: ведь она теперь была невестой уехавшего в далекие земли купца-воина, и на празднике, в отличие от Аврелии, хотела лишь наблюдать за веселыми торжествами, но не привлекать внимания молодых горожан. Она сразу же заявила подруге, что не будет принимать участия в танцах, но Аврелия ей ответила, что это излишняя строгость, и даже самый ревнивый жених не имеет права осуждать девушку за веселье на главном городском празднике. Впрочем, Кириена грустила без Романа не по обязанности, а по велению сердца, и это еще больше располагало Аврелию к ее лучшей подруге.
Пока длились шествия, конные скачки и торжества возле Дворца Коммуны, слуги неотступно следовали за девушками, но потом, когда на улицах появились виночерпии с бочками вина, стали заметно отставать. Вино и угощение на празднике оплачивалось из городской казны, и это не могло не привлекать простых горожан. Скоро изрядно охмелевшие слуги Аврелии и Кириены уже распевали песни в толпе, окружившей уличных фигляров. Девушки были только довольны тем, что избавились от надзора, и, хихикнув, побежали на площадь перед фонтаном, где начинались танцы.
Здесь все уже было украшено гирляндами и цветными флажками, на помосте расположились музыканты с трубами, флейтами, лютнями, виолами и тамбуринами. По другую сторону от фонтана была отгорожена площадка для игрищ: горожане там соревновались в беге с перепрыгиванием через сложенные на земле палицы, в метании маленьких дротиков в круглые мишени, в драке на деревянных мечах. Это были шуточные состязания простонародья, а настоящий турнир, в котором принимали участие солдаты и конные стражники из свиты консула, должен был начаться немного позднее и в другом месте.
Подруги появились на площади, когда уже заиграла музыка и начался первый или второй танец. К Аврелии сразу же подбежал Филипп — сын купца из квартала Айоц Берд, живший рядом с домом Таги. Этого юношу Аврелия знала с детства, а потому танцевала с ним, не опасаясь ни сплетен, ни подвохов. Она догадывалась, что нравится Филиппу, но сама не испытывала к нему никаких чувств, кроме шутливо-дружеских.
Кириена, как и обещала, остановилась в стороне, не принимая участия в танцах. Рядом с ней крутилась Раиса, высматривая, очевидно, Бальдасаре.
Потом Аврелия потеряла из виду подругу, а Филиппа окликнул кто-то из его приятелей. И как раз в этот момент к Аврелии направился человек, встречи с которым она хотела бы избежать. Это был некто Ошин — сын купца Варадата Хаспека, когда-то пытавшегося стать женихом Марины. Теперь сын, словно переняв эстафету у отца, принялся так же преследовать Аврелию, как некогда Варадат преследовал ее мать. Внешность и повадки Ошина были Аврелии до крайности неприятны, и она пожалела, что, подобно некоторым горожанам, не пришла на праздничное гулянье в маске — это помогло бы ей скрыться от назойливого поклонника. Теперь же оставалось только спасаться бегством сквозь толпу.
И вдруг, кинувшись в сторону от Ошина, Аврелия лицом к лицу столкнулась с незнакомцем, заставившим ее на какой-то миг забыть обо всем на свете. Он показался девушке воплощением той благородно-мужественной красоты, которая порою грезилась ей по ночам, когда в девичьи сновидения являлся молодой и прекрасный бог, открывавший ей таинство объятий и поцелуев. Аврелия знала, что это грешные сны и тот бог был языческим, античным, но отделаться от очарования ночных грез не могла. И вот теперь герой ее сновидений стоял перед ней, и она замерла на бегу, глядя в его сверкающие глаза. Впрочем, через несколько мгновений она все-таки опомнилась и осознала, что на нее смотрит вполне земной человек, молодой мужчина, по виду приезжий. В одежде и во всем его облике угадывался некий аристократизм, не свойственный большинству местных купцов. Синий камзол ладно облегал его стройную фигуру с широкими плечами и узкой талией, белый воротник подчеркивал загорелую кожу лица и шеи. Незнакомец был без шапки, и густые черные волосы, кольцами падавшие на лоб, только усиливали его сходство с романтическими героями эллинских и латинских мифов.
