Жюльетта Бенцони - Флорентийка
– Согласна! – сказала Фьора.
Деметриос достал стилет из кожаного чехла, подвешенного к поясу.
– Дай мне левую руку!
Молодая женщина послушно протянула руку Легким взмахом врач сделал ей надрез на запястье, на котором сразу засверкали капельки крови. Затем, сделав такой же надрез на своей правой руке, он соединил руки – надрез к надрезу.
– Твоя и моя кровь перемешались, – сказал он. – С этого момента мы будем вместе и в горе, и в счастье!
Затем он достал небольшой флакон и вылил из него несколько капель на запястье Фьоры. Кровь остановилась. Так же он сделал и со своей рукой. Фьора смотрела, завороженная:
– Научишь ли ты меня твоим секретам? – спросила она.
– Я тебя научу многому. Научу, как варить приворотное зелье, как делать яды, которыми можно отравить насмерть, научу распознавать характер по чертам лица, научу…
– Остановись! Зачем яды?
– Они иногда могут очень пригодиться…
– Но не мне! Научиться приготавливать средства, которые дают сон, – да, согласна, но не яды! Я предпочитаю другое оружие: например, оружие, которым владеют мужчины. Я хорошая наездница, как мне кажется, но я хотела бы научиться владеть шпагой и кинжалом…
Фьора впервые услышала смех Деметриоса:
– За этим надо обращаться к Эстебану. Он мастер в этом деле и с удовольствием тебя обучит: мне кажется, он влюблен в тебя…
Стоило только заговорить о нем, как Эстебан тут же появился в кабинете:
– Хозяин! Сюда идут два монаха!
– Два монаха? Какие?
– Судя по их рясам, это доминиканцы, как те, там, наверху, – объяснил Эстебан, кивнув головой в сторону монастыря, в котором была обвенчана Фьора…
– Они, должно быть, сбились с пути. Пойди им навстречу и укажи правильную дорогу! В любом случае я пойду сам посмотрю.
Деметриос последовал за своим слугой, Фьора двинулась за ними. В открытую дверь она увидела в красных лучах заходящего солнца посреди кипарисовой аллеи двух монахов в капюшонах, спущенных до самого носа, неспешно приближавшихся на своих мулах. Один из них был худой, а на втором, что ехал впереди, одежда была натянута как на барабане.
Фьора увидела, как Эстебан побежал им навстречу, усиленно жестикулируя, пытаясь объяснить путешественникам, что они ошиблись дорогой, но те не повернули назад. Обменявшись несколькими словами, вся группа направилась к дому.
– Спрячься! – приказал Деметриос молодой женщине. – Я узнаю, что им нужно.
Фьора перешла во внутренний дворик и стала так, чтобы можно было наблюдать за тем, что происходило перед домом. Деметриос подошел к монахам, которые при его приближении сняли капюшоны…
Забыв обо всякой осторожности, с радостным криком Фьора бросилась навстречу им: толстый монах оказался Коломбой, а второй была Леонарда…
И плача и смеясь одновременно, она упала на руки своей старой воспитательницы, которая живо соскочила на землю, чтобы подхватить ее. Обе женщины обнялись перед входом в дом, не замечая усилий Деметриоса, который пытался увлечь их внутрь дома…
– Вы? – пробормотала Фьора, перейдя на французский язык. – Вы, моя дорогая Леонарда? Я уже больше не надеялась вас увидеть… Я боялась… я думала… о, господи! Я не знаю, что сама говорю! – сказала она, отодвигаясь, чтобы лучше разглядеть вновь обретенную воспитательницу. – Но каким чудом?
– Никакого чуда, донна Фьора, – на всякий случай оглянувшись по сторонам, заговорила Коломба, – просто предосторожность. На другой день после того, как тебя отправили в монастырь Санта-Лючия – бедная! Вот еще одна, которой плохо служат! Надо будет поставить ей несколько свечей! – так о чем же я говорила? Ах да… На другой день, стало быть, мы пошли к тебе с донной Кьярой и забрали с собой донну Леонарду. Мы знали, что с ней может случиться несчастье, если она останется одна во дворце. Вся прислуга была перепугана насмерть… и мы были правы. Как только подумаешь, что случилось! Эти ужасные солдаты, этот прекрасный дворец, весь разграбленный! Действительно, есть на свете люди, которые не боятся ни бога, ни черта!
Если Коломба начинала говорить, остановить ее было так же трудно, как трудно остановить горный поток. Но на этот раз Фьора слушала ее, не перебивая, выжидая лишь момент, чтобы выразить ей свою благодарность. Она держала Леонарду за руку, как будто боялась, что та может снова исчезнуть. Старая дама с удивлением разглядывала свою воспитанницу.
– Но как вы одеты, мой ангел? – спросила она наконец. – Это красное, одетое на вас… в то время как вы в трауре?
– Это туника Самии, служанки Деметриоса. Мне больше нечего надеть. Мое траурное платье осталось в монастыре…
– Донна Кьяра подумала об этом, – вставила Коломба. – С нами мул, нагруженный одеждой для тебя и Леонарды, и еще кое-что из вещей, которые мы смогли унести. Бедняжка! Сразу столько несчастий! Тебе даже не дали спокойно оплакать отца… А теперь мы еще тебя заставим поплакать…
Фьора почувствовала, как ее радость померкла, но совсем не угасла, зато вновь появилось чувство страха, которое не оставляло ее все эти последние дни. Она попыталась поймать взгляд Деметриоса, как бы прося у него о помощи. Леонарда упрекнула свою подругу:
– Нужно ли говорить об этом сейчас? Мы только вошли…
– И вам нужно отдохнуть и поесть, – продолжил врач. – Идемте в кухню, уже пора ужинать. Эстебан отведет ваших мулов на конюшню. Я не думаю, что ты хочешь вернуться сегодня вечером, донна Коломба? Это будет неосторожно с твоей стороны, да и городские ворота закроются через несколько минут…
Такой поток слов, не свойственный Деметриосу, заставил добрую женщину замолчать. Она пробормотала, что донна Кьяра ждет ее только утром и что она с удовольствием съела бы что-нибудь.
Хозяин дома повел всех в кухню. Там уже хлопотала Самия, которую о приезде гостей предупредил Эстебан. Две курицы жарились на вертеле, и Самия уже нарезала толстыми кусками окорок, который сняла с крючка на перекладине. Коломба с удовлетворением посмотрела на эти приготовления и присела у огня, предложив поворачивать вертел, если ей нальют капельку чего-нибудь «бодрящего», так как езда на муле ее укачала.
Деметриос поспешил удовлетворить ее просьбу: он принес бутыль, оплетенную лозой, и оставил на столе после того, как его гостья одним махом выпила полкружки граппы… Он достал кружки для всех и предложил Леонарде попробовать вино. У бедной женщины было расстроенное лицо и глаза, покрасневшие от недавних слез, на что никто не обратил внимания, так все были охвачены радостью встречи. Она отказалась:
– Может быть, немного погодя. Это так ужасно, то, о чем я должна рассказать. Фьоре тоже надо будет взбодриться…
