Сара Маклейн - Распутник
Он обнял ее и другой рукой и крепко прижал к себе.
В голове пронеслась мысль: «Но пока она принадлежит мне».
— Похоже, твое приключение прошло успешно.
Она подняла голову, пристроила подбородок на сложенные руки и посмотрела на него. Голубые глаза насмешливо заблестели.
— Я уже с нетерпением жду следующего.
Его рука скользнула по ее бедру, потеребила край шелкового чулка.
— Почему я не решаюсь спросить?
— Я хочу сыграть в кости.
Он тут же представил себе Пенелопу, целующую кубик слоновой кости перед тем, как бросить его на зеленое сукно одного из игровых столов внизу.
— Знаешь, кости — это одна из тех игр, в которые невозможно выиграть.
Она улыбнулась:
— Про рулетку тоже так говорят.
Он улыбнулся в ответ:
— Верно. Тебе просто повезло.
— Номер двадцать три.
— К несчастью, в кости можно выбросить только двенадцать.
Она пожала плечами. Сюртук соскользнул с бледного безупречного плечика.
— Я буду стараться.
Он потянулся и запечатлел поцелуй на ее голом плече.
— Насчет костей подумаем. Пока я прихожу в себя после сегодняшнего приключения, лисичка.
«А завтра ты вспомнишь все причины, по которым я не должен приближаться к тебе».
Она закрыла глаза и удовлетворенно вздохнула. Майкл заерзал под ней, стараясь скрыть все усиливающееся вожделение.
Он опять ее хотел.
Но он будет держать себя в руках.
Пора вставать.
Он не мог заставить себя шевельнуться.
— Майкл! — Она снова открыла глаза, голубизной напоминающие летнее небо. В этих глазах можно затеряться навек. — Куда ты отправился?
— Когда?
— После того... как все потерял.
Он глубоко вздохнул и положил руки ей на талию, чтобы отодвинуть ее от себя и встать.
— Тебе не нужно об этом знать.
Она подтянулась повыше и уперлась руками ему в грудь, не дав сдвинуть себя с места.
— А что тебе уже известно?
— Я знаю, что ты потерял все во время игры.
Она была так близко, ее голубые глаза смотрели так напряженно. Его охватило сожаление. Ужасно, что она знает о его ошибках. О его позоре. Ради нее ему хотелось быть кем-нибудь другим. Кем-нибудь новым. Кем-нибудь, достойным ее.
Но может быть, если рассказать ей свою историю, если она будет знать все, то это поможет не подпускать ее слишком близко? А он не влюбится в нее слишком сильно. И он решился.
— Я проиграл все. Все, что не входило в майорат. Все, что не было приковано к титулу поколениями. Как последний дурак. — Он ждал, что она согласится. Но Пенелопа промолчала, и он продолжил: — Лэнгфорд подталкивал меня ставить еще и еще, подстрекал, насмехался до тех пор, пока на столе не оказалось все, чем я владел. А я не сомневался, что выиграю.
Она покачала головой.
— Как же ты мог это знать?
— Никак, верно? Но тем вечером я уже так распалился — выигрывал партию за партией. Когда тебе выпадает полоса выигрышей, возникает ощущение... эйфории. Наступает момент, когда все меняется, все здравые мысли исчезают, и кажется, что проиграть невозможно. — Теперь слова лились из него потоком — вместе с воспоминаниями, которые он так долго прятал от всех и даже от себя. — Для некоторых игра — это болезнь. Вот я и болел. Лекарством был выигрыш. Той ночью я просто не мог перестать выигрывать. До той минуты, когда это закончилось и я потерял все. — Она смотрела на него с сосредоточенным вниманием. — Он ввел меня в соблазн, убеждая ставить на кон все больше и больше...
— Но почему тебя? — Между ее бровей появилась складка, в голосе прозвучал гнев. Майкл протянул руку и разгладил наморщенный лоб. — Ты был так молод!
— Так быстро кинулась защищать меня, хотя ничего не знаешь. — Он провел пальцем по ее переносице. — Все это создал он. Земли, деньги — все. Мой отец был хорошим человеком, но когда он умер, имение было довольно запущенным. Но в нем всего хватало, чтобы Лэнгфорд, усердно трудясь, сделан его процветающим. И ему это удаюсь. К тому времени, как я все унаследовал, маркизат стоил намного дороже, чем его собственные владения, и он не хотел от него отказываться.
— Он сказал, что в конце концов я поблагодарю его за то, что он все у меня отнял, — произнес Майкл, не в силах справиться с издевкой в голосе.
Пенелопа долго молчала, глядя на него серьезными голубыми глазами.
— Возможно, он был прав.
— Нет!
Не прошло ни единого дня, когда бы он не возмущался, что приходится дышать одним воздухом с Лэнгфордом.
— Ну, вероятно, благодарность — это чересчур. Но только подумай, как высоко ты поднялся, несмотря на все препоны. Подумай, как храбро встретил невозможное. И победил!
Голос Пенелопы звучал настойчиво, она тяжело дышала. Майкл восторгался этим и в то же время негодовал.
— Я уже советовал тебе однажды, Пенелопа, не делай из меня героя. Ни в моих поступках... ни во мне самом... нет ничего героического!
Она помотала головой:
— Ты ошибаешься. На самом деле ты гораздо лучше, чем тебе кажется.
Он подумал о бумагах, лежащих в кармане сюртука, о плане, который привел в действие сегодня утром. О мести, которой дожидался столько лет. Очень скоро она увидит, что никакой он не герой.
— Мне бы хотелось, чтобы это было правдой.
Ради тебя.
Эта мысль его преследовала.
Она наклонилась к нему, глядя серьезно и решительно.
— Разве ты не видишь, Майкл? Разве не понимаешь, каким ты стал по сравнению с тем, каким был когда-то? Насколько сильнее? Насколько могущественнее? Если бы не тот случай, полностью изменивший тебя и твою жизнь... ты бы никогда не оказался здесь! — И договорила шепотом: — И я тоже.
Он крепче обнял ее.
— Ну хоть что-то.
Они еще долго лежали так, погрузившись каждый в свои мысли, а затем Пенелопа сменила тему:
— А после игры? Что случилось потом?
Майкл посмотрел на потолок, вспоминая.
— Он оставил мне гинею.
Она подняла голову.
— Твой залог.
Его умница жена.
— Я не стал ее тратить. Решил, что ничего у него не возьму — до тех пор, пока не заберу все.
Она внимательно смотрела на него.
— Месть.
— Все, что у меня оставалось, — это одежда, бывшая на мне, и горсть монет в кармане. Меня нашел Темпл. В школе мы с ним дружили, и он дрался с любым, кто платил ему за боксерский матч. По ночам, когда он не дрался, мы играли в кости на улицах у Темпл-Бара.
Она наморщила лоб.
— Разве это не опасно?
Он увидел тревогу в ее глазах, и какая-то его часть потянулась к ее мягкости, к ее нежности. То, что Пенелопа здесь, в его объятиях, и он может поведать ей свою историю, само по себе благословение свыше. Словно она может своей тревогой и любовью спасти его.
