Трейси Шевалье - Дева в голубом
— О Господи, Элла, иногда вы такой дурочкой становитесь!
Жан Поль промолчал. Он вытащил из пачки сигарету и, ухмыльнувшись, закурил.
— Что правда, то правда — дурочка, — пробормотала я по-английски. — Больше того, настоящая дура.
Все мы сошлись на том, что лучшее место для захоронения — поросший травой клочок земли рядом с грибовидным валуном неподалеку от развалин. Сама форма камня всегда позволит отыскать это место.
Жан Поль взялся за лопату, а мы устроились рядом и принялись за бутерброды. Потом настала моя очередь, затем — Матильды, и в конце концов мы выкопали яму глубиной в два фута. Я начала выкладывать кости. Места в яме хватило бы на двоих, и хотя Жан Поль нашел только челюсть, я положила ее отдельно, словно это был цельный скелет. Все остальные наблюдали за мной, Сильвия что-то шептала на ухо матери. Закончив, я вытянула из того, что осталось от платья, голубую нитку и положила ее в карман.
Подошла Сильвия.
— Мама сказала, чтобы я у тебя спросила… — начала она. — А мне можно что-нибудь в эту яму положить?
— Что именно?
Сильвия вытащила из кармана брусок лавандового мыла.
— Почему бы нет? — сказала я. — Только сначала сними обертку. Хочешь, я за тебя положу?
— Нет, я сама.
Сильвия легла на землю рядом с могилой и, вытянув руку, бросила вниз кусок мыла. Затем поднялась на ноги и стряхнула налипшие на платье комья грязи.
Что делать дальше, я не знала; чувствовала, что надо что-то сказать, но ничего не приходило в голову. Я посмотрела на Жана Поля и с удивлением обнаружила, что он стоит со склоненной головой и закрытыми глазами и что-то шепчет про себя. Матильда была занята тем же, а Сильвия подражала им обоим.
Я подняла голову — прямо над нами высоко в небе парила какая-то птица.
Жан Поль и Матильда перекрестились и одновременно открыли глаза.
— Смотрите.
Я указала наверх. Но птица уже улетела.
— А я видела, — заявила Сильвия. — Не волнуйся, Элла, я видела эту красную птицу.
Засыпав яму землей, мы принялись забрасывать ее небольшими камнями, чтобы отогнать животных, которые могли бы вытащить кости; в конце концов получилось нечто вроде пирамиды высотой в восемнадцать дюймов.
Едва мы покончили с этим делом, как послышался свист, заставивший нас оглянуться. У развалин вместе с какой-то молодой женщиной стоял месье Журден. Даже отсюда было видно, что она примерно на восьмом месяце беременности. Матильда искоса взглянула на меня, и мы как по команде ухмыльнулись. От Жана Поля эта пантомима не укрылась, и он с удивлением посмотрел на нас.
«О Господи, — подумала я. — Ведь мне еще предстоит все рассказать ему». В желудке у меня заныло.
Месье Журден со спутницей направились в нашу сторону. Уже почти подойдя, женщина споткнулась. А я так и застыла на месте.
— Mon Dieu! — выдохнула Матильда.
Сильвия захлопала в ладоши.
— Элла, а почему ты не сказала, что у тебя есть сестра?
«Сестра» приблизилась вплотную, и мы внимательно посмотрели друг на друга: цвет волос, овал лица, карие глаза — все одинаковое. Мы обнялись и трижды расцеловались.
Она рассмеялась.
— Вы, Турнье, всегда целуетесь три раза, словно двух недостаточно!
Во второй половине дня мы решили спуститься в долину. Там можно будет посидеть где-нибудь в баре, а потом разъедемся: Матильда с Сильвией отправятся в Менд, Элизабет домой — она живет неподалеку от Эля, месье Журден тоже в свою берлогу, за углом мэрии, Жан Поль — в Лиль-сюр-Тарн. Только мне некуда было податься.
К машинам мы шли рядом с Элизабет.
— Хотите у меня остановиться? — спросила она. — Можем прямо сейчас поехать.
— Спасибо, но лучше попозже. Мне еще… надо кое с чем разобраться. Так что если не возражаете, через несколько дней.
У машин они с Матильдой выжидательно посмотрели на меня. Взгляд Жана Поля был устремлен куда-то вдаль.
— Вы поезжайте, — сказала я, обращаясь к обеим разом. — А я с Жаном Полем. Внизу встретимся.
— Элла, ты ведь к нам возвращаешься? — Сильвия озабоченно погладила меня по руке.
— Обо мне не беспокойся, дорогая.
Дождавшись, пока машины исчезнут за поворотом, я перевела взгляд на Жана Поля.
— Крышу не опустим?
— Как скажешь.
Мы отпустили с обеих сторон зажимы, вернули крышу на место и закрепили ее. Я облокотилась о борт и положила руку на верхний край полуопущенного окна. Жан Поль стоял с противоположной стороны машины.
— Мне надо тебе кое-что сказать. — Я проглотила застрявший в горле комок.
— Только по-английски.
— Хорошо, пусть так. По-английски. — Но я никак не могла начать.
— Знаешь, — заговорил он, — раньше мне и в голову бы не пришло, что мне может так не хватать женщины. Почти две недели прошло, как ты уехала, и все это время я не могу спать, играть на пианино, работать. Меня уж старушки в библиотеке начали дразнить. А друзья считают, что я рехнулся. С Клодом мы цапаемся по самым что ни на есть пустякам.
— Я беременна, Жан Поль.
Он изумленно воззрился на меня.
— Но ведь мы только… — Он не договорил.
Я подумала, не соврать ли, и насколько было бы все проще, если бы решилась и соврала-таки. Но он бы все равно заметил.
— Это ребенок Рика, — негромко продолжала я. — Вот так-то, мне очень жаль?
Жан Поль глубоко вздохнул.
— О чем же тут жалеть? — сказал он по-французски. — Ты ведь хотела ребенка, разве не так?
— Oui, mais…
— Ну так и не о чем жалеть, — повторил он, на сей раз по-английски.
— Как сказать. Если ребенок не от того, то жалеть есть о чем. Еще как.
— А Рик знает?
— Да. Я сказала ему на днях. Он хочет, чтобы я уехала с ним в Германию.
Жан Поль сдвинул брови.
— А ты-то этого хочешь?
— Сама не знаю. Надо подумать о том, что лучше для ребенка.
Жан Поль оттолкнулся от машины, пересек дорогу и встал на обочине, глядя на лежащие перед ним гранитные плиты и ракитник. Он потянулся, сорвал кисточку с ракиты и принялся перетирать желтые, горькие на вкус цветочки.
— Я все понимаю, — тихо, чтобы он не услышал, проговорила я. — И мне очень жаль. Но тут уж ничего не поделаешь.
Жан Поль вернулся к машине. Вид у него был решительный, даже стоический. Это его звездный час, подумала я и неожиданно улыбнулась.
Жан Поль улыбнулся в ответ.
— Обычно для матери лучше всего то, что лучше всего для ребенка, — проговорил он. — И наоборот, если плохо тебе, то плохо и младенцу.
— Это я понимаю. Но я так запуталась, что не разберу, что для меня хорошо, что плохо. Хорошо бы хоть знать, где мой дом. Уже не в Калифорнии. И не в Лиле — туда я не хотела бы возвращаться. Во всяком случае, сейчас. И не в Швейцарии. И уж конечно, не в Германии.
