Патриция Поттер - Звездолов
— Да, надо пойти навестить ее. Думаю, отец все еще на нее гневается. — Она взяла Джинни за руки. — Пойдем со мной. Увидишь, она тебе понравится. А потом вместе приготовим бульон Патрику, когда он проснется.
Джинни жалостливо смотрела на нее.
— Девочка моя, уже не чаешь, как вырваться к своему Патрику, что тебе со мной, старухой…
— Никакая ты не старуха, — возразила Марсали, прибавив с усмешкой:
— Хирам, во всяком случае, так не думает.
Джинни, казалось, была польщена.
— Он бравый малый.
— Да-да, — согласилась Марсали. — Верный, милый и…
— Милый?
— …Красивый, — весело продолжала Марсали.
— Ты спятила, ей-богу. Что с тобою сделал молодой Сазерленд?
— Он сделал меня счастливой, — улыбнулась Марсали. — Такой счастливой, что мне и не снилось. И я хочу, чтобы весь свет был счастлив, как я. Особенно те, кого я люблю, — ты, например.
Джинни закатила глаза, но Марсали точно знала, что эти слова пришлись ей по душе.
— Пойду посижу с ним немного.
— Ступай, ступай, — одобрительно закивала Джинни.
— Переночуешь сегодня у меня. А завтра утром я найду тебе отдельную комнатку.
Джинни замялась, и Марсали вопросительно посмотрела на нее.
— Хирам уже поговорил обо мне с какой-то женщиной по имени Колли, — нехотя призналась кормилица. — Она, по-моему, на него глаз положила.
— Колли? — наморщила нос Марсали.
— Ну да, — ревниво пробурчала Джинни. Хирам — сердцеед? Эта мысль так развеселила Марсали, что она едва не прыснула.
— Колли пошла к леди Элизабет, — продолжала кормилица, — и та сказала, что я могу поселиться в соседней с тобой комнате, чтобы ты могла позвать меня, когда захочешь. Так что ты обо мне не тревожься. Я пока тут малость приберусь, потом найду, где у них кухня, и сварю бульон. А ты ступай обратно к своему мужу, тебе там место.
Марсали не стала мешкать, вскочила с кровати, наспех обняла Джинни и вприпрыжку побежала к лестнице.
Ей хотелось быть рядом с Патриком, когда он проснется, хотя она и старалась убедить себя, что спешит вовсе не из беспокойства за его жизнь. Все будет хорошо. Ведь Хирам сказал, что у него, как у кошки, девять жизней… И все же Марсали очень хотелось лишний раз удостовериться, что последняя из них не подходит к концу.
22.
Она сидела у его изголовья и смотрела, как он просыпается. Вот открыл глаза — красные, воспаленные. На щеках пробилась густая щетина. Осторожно потянулся, вздохнул…
В окно лились потоки солнечного света. Патрик заморгал, сразу ослепнув, потом прозрел, нашел взглядом Марсали и, как она и надеялась, улыбнулся ей той медленной улыбкой, которую она так любила.
Он хотел сесть, но ее рука мягко, но непреклонно удержала его на месте.
— Лежи, — строго сказала Марсали.
— Из-за какой-то царапины, — проворчал он, но тем не менее послушался, и это ее встревожило, правда, ненадолго: рассеянный спросонья взгляд необычайно шел Патрику. — Ты у меня такая красивая, — еще раз улыбнулся он так нежно, что у нее сжалось сердце.
— Я волнуюсь, что бы ты там ни говорил, — ответила Марсали, сердясь на мужа за его беспечность. — Ночью тебя лихорадило.
— Я просто устал. Мне ничего не нужно, кроме отдыха. И твоей ласки.
— Сейчас принесу тебе поесть, — будто не слыша, продолжала она. — Вот, это тебе от Гэвина. — Она подала ему листок.
— От Гэвина?
— Он прислал в Бринэйр Джинни, чтобы я не скучала. Во всяком случае, предлог такой.
Патрик приподнялся на локте и с некоторым усилием сел. Одеяло сползло, но он, казалось, не замечал этого. Его нагота мгновенно пробудила в Марсали уже знакомые ощущения: сладкую боль в лоне, учащенный стук сердца. Она чувствовала, как заструился по жилам горячий огонь.
Патрика, похоже, происходящее ничуть не смущало. Он внимательно прочел записку Гэвина и, морщась, попытался встать на ноги.
— Тебе еще рано садиться в седло, — всполошилась Марсали, уже знавшая, что написал ее брат. Гэвин просил Патрика о встрече. Сегодня же.
— Я должен, — твердо сказал Патрик. — Он с Хирамом почти незнаком.
— Давай я поеду, — предложила она.
— И как же ты выберешься из Бринэйра? Мой отец строго-настрого приказал тебе не выходить за стены замка.
— А Алекс?
— Алекс уже уехал, — ответил Патрик, делая первый неуверенный шаг.
— Нельзя тебе этого делать.
— Я и так уже залежался в постели, — отрезал он. — Слишком много всего надо успеть.
— Тебе нужно полежать еще несколько дней, — не унималась Марсали. — Хирам говорит, у тебя девять жизней, но сейчас, глядя на тебя, можно подумать, что восемь ты уже израсходовал.
— И это удручает тебя? — устало прикрыв глаза, спросил Патрик. Господи, как он может такое спрашивать после того, что случилось за последние дни…
— Нет, не это, — ответила Марсали. — А та боль, которую тебе пришлось вытерпеть. — Она закусила губу. — И еще то, что я… прижигала…
— Ты сделала то, что необходимо было сделать, — мягко возразил он, — и я только благодарен тебе. Зачем мне жена-трусишка, падающая в обморок при виде крови. — Он взял ее за руку. — Никогда не думал, что… господь наградит меня такой смелой, умной и доброй женой.
Таких чудесных слов Патрик никогда еще ей не говорил — и никто не говорил. От женщины только того и требовалось, что удачно выйти замуж и нарожать детей — именно это всегда внушал ей отец. Да и Гэвин тоже…
И вот теперь ее муж хочет идти, рисковать своей жизнью ради других: ради своей жены, своей семьи, своих друзей, ради обоих кланов.
Удастся ли ей когда-нибудь удержать такого человека при себе? Или он вечно будет сражаться во имя очередной благородной цели? Такая перспектива отнюдь не вдохновляла и не радовала Марсали — ей становилось страшно за мужа, хотелось убежать вместе с ним далеко-далеко, туда, где нет войн, сражений и ненависти. Но куда бежать, она не знала. Да и Патрик не успокоится, пока не завершит начатое.
Он притянул ее к себе, будто прочел ее мысли.
— Я возьму с собою Хирама. Но ехать я должен, Гэвин будет ждать меня.
— Лучше бы я не отдавала тебе письмо, — вздохнула она.
— Нет, родная моя. Ты знала: я все равно поеду. — Он прижал ее к себе, легко коснулся губами лба и отступил. — Помоги мне одеться, — попросил он как ни в чем не бывало, вынуждая ее стать своей сообщницей в деле, против которого она так горячо возражала.
Марсали проглотила вставший в горле ком.
— Девочка моя?
Она неохотно подошла к огромному шкафу, достала чистую рубаху и плед, понимая: плед и двумя здоровыми руками закрепить на себе непросто, а одной — почти невозможно. Интересно, что бы он делал, откажись она помочь? К несчастью, нашел бы кого-нибудь еще, кто согласится…
