Сюзанна Энок - Грех и чувствительность
Так как вечер был прохладный, то больше никто не покинул бальный зал, чтобы воспользоваться относительной уединенностью на балконе. Она, на самом деле, была совершенно одна. И это было великолепно. Он нашел что-то более интересное, чем можно занять себя. Девушка повернулась обратно к двери в бальный зал.
— Уходишь так быстро?
Валентин появился из тени на дальнем конце увитого виноградными лозами балкона. Элинор заставила свое дыхание успокоиться, хотя не смогла взять под контроль застучавшее быстрее сердце. Во всяком случае, он ведь не собирается подходить слишком близко, чтобы обнаружить это?
— Я здесь, — заявила она. — Что ты хочешь?
— Я хочу извиниться.
— Изви… Ты даже не знаешь, почему я разозлилась на тебя.
Его чувственные губы скривились.
— Нет, не знаю, но смысл едва ли в этом. Я разозлил тебя, но не хотел этого. И я определенно не хотел заставлять тебя плакать. Сожалею.
Элинор нахмурилась.
— Кто сказал тебе, что я плакала?
Валентин прикоснулся к синяку на своей скуле.
— Шарлемань сказал мне.
Руки Элинор взлетели к ее рту.
— О Боже. — Так вот куда отправился Шей прошлой ночью. — Я не просила его делать это.
— Не думаю, что тебе нужно было просить. Ты принимаешь?
— Принимаю?
— Мои извинения?
— Ты не должен об этом спрашивать.
Маркиз сделал полшага вперед.
— Я делаю это не слишком правильно, Элинор. Я просто хотел узнать, остаемся ли мы с тобой друзьями.
Девушка наклонила голову, пытаясь понять, говорит ли он искренне, или ведет какую-то игру. И знает ли он вообще, что он делает.
— Почему ты беспокоишься о том, будем ли мы друзьями? Ты ведь… — Элинор огляделась и понизила голос на тот случай, если кто-то находится возле двери на балкон. — Ты ведь уже переспал со мной, так что двигайся дальше. Именно это ты всегда делаешь, не так ли?
— Ты ревнуешь? — спросил Валентин, делая еще один шаг к ней. — Я думал, что эта ночь была твоим моментом свободы, твоим приклю…
— Я больше не хочу момента свободы, — отрезала девушка до того, как смогла остановить себя. Ужаснувшись своему признанию, она повернулась лицом к перилам балкона и саду под ним. Проклятие. Все, что она собиралась сказать Девериллу, так это то, что он будет счастливее, если сможет заставить себя заботиться о ком-то или о чем-то, кроме собственного благополучия. Ради всех святых, она не хотела признаваться в том, что продолжает тосковать по нему.
— О.
— Это вовсе не означает, что я ожидаю от тебя…
Валентин схватил ее за плечи и развернул лицом к себе. До того, как Элинор смогла вздохнуть, он наклонился и прижал свой рот к ее губам. Приятные ощущения и сильное желание затопили ее. Элинор обхватила руками его за плечи, притягивая его ближе, упиваясь жаром его тела, смакуя прикосновения его губ к ее губам.
Маркиз целовал ее до тех пор, пока она не смогла дышать, а затем медленно поднял голову.
— Извини, о чем ты говорила? — прошептал он, его взгляд был прикован к ее рту.
— О… гм… я… я не помню, — правдиво ответила она.
— Ты хотела больше, чем просто один момент свободы. Я вспомнил, — прокомментировал Валентин, погладив подушечкой пальца ее нижнюю губу.
— Да. Да. Что я собиралась сказать, так это то, что я не ожидаю от тебя, что ты обеспечишь мне это. Думаю, что я и так достаточно долго испытывала твое милосердие. Валентин покачал головой.
— Это не милосердие, Элинор. Я не занимаюсь благотворительностью. Никогда.
Господи, она снова хотела поцеловать его.
— Даже если так, ты…
— Ты — сложная женщина, — пробормотал он, снова поцеловав ее, глубоко и крепко. — Я хочу тебя. Если это та свобода, которую ты имеешь в виду, то мы найдем уединенное место.
— Здесь? — спросила девушка, гораздо менее шокированная, чем сама от себя ожидала.
Валентин сглотнул. Иисусе, она пошла бы на это, если бы он согласился. А он хотел этого, за исключением того, что слишком много людей будет наблюдать за ней, и кто-то может их обнаружить. Мельбурн пристрелит его, но маркиз был гораздо больше озабочен тем, что Элинор будет опозорена, и ее заставят выйти замуж за Нолевилла. Или — что еще хуже — за Трейси. Он нахмурился. Кто-то должен быть начеку, и, очевидно, это должен быть он.
— Не здесь. Я найду что-нибудь.
— Ты не должен давать мне время подумать, — ответила девушка, поднимая руку, чтобы отвести волосы с его лба.
Этот жест заставил его задрожать.
— Вероятно, не должен. Но я сделаю это.
Элинор сделала вдох, от этого движения ее грудь приподнялась над вырезом платья.
— А может быть, это потому, что у тебя есть более ранняя договоренность с леди Френч?
Маркиз заставил себя рассмеяться.
— Нет. На самом деле, я попрощал… — Валентин остановил себя до того, как смог признаться, что добровольно расстался не только с Лидией, но и с каждой любовницей, которую он имел в этом Сезоне — кроме Элинор. — Мне приказали держаться подальше от тебя, — быстро нашелся он. — Мне не хотелось бы избивать Шея, а он, вероятно, уже видел, что мы разговариваем.
— У нас с Шарлеманем будет отдельный разговор, — сухо произнесла она. — Мои братья не должны вмешиваться в мой социальный календарь. И я бы даже сказала, что из всех мужчин, с которыми я разговаривала, ты являешься весьма странным и самым опасным выбором для того, чтобы затеять драку.
— Нет — если только он знает правду, — возразил Валентин.
Девушка покраснела.
— Но он не знает.
Элинор сжала свои руки за спиной. Валентин заметил этот жест с некоторым разочарованием. Значит, она больше не собирается прикасаться к нему этим вечером. Жаль. После того, как он увидел ее беседующей с Трейси после вальса, маркиз ощущал себя так, словно ему все еще нужно было наверстать упущенное. Очевидно, майору нужно было напомнить об уважении к правилам соревнований. И не важно, намеревался ли сам Валентин следовать этим правилам или нет. Нельзя предъявлять исключительные права на девушку, когда другие мужчины выстроились в очередь, чтобы поговорить с ней. Он попытался скрыть улыбку, наслаждаясь каждой секундой предъявления собственных исключительных прав.
— Так почему ты была так зла на меня?
Бросив взгляд в сторону двери, Элинор переместилась поближе к ней.
— Просто я никак не могу понять, что ты собой представляешь, Валентин. В один момент ты спасаешь мою добродетель, в другой — ты лишаешь меня ее, сначала ты утешаешь меня, а после оскорбляешь все представительниц моего пола. Половину времени я завидую свободе, которая у тебя есть, а другую половину я готова кричать на тебя за то, что ты тратишь ее бесполезным образом.
