Джуди Кэролайн - Ральф де Брикассар
— Рассказывай! Ну, рассказывай же!
Но заметив, что Ральф разглядывает ее широко вытаращенными глазами, тут же закричала:
— Нет! Замолчи! Хватит!.. Ни слова… Я больше не могу… Нужно было бы запретить… Ральф, Ральф, ты ничего не знаешь!..
Крик перешел в шепот, а шепот в рыдания.
— Вирджиния! Дорогая! Моя малышка!..
Сам чуть было не заплакавший, Ральф ласкал ее лицо, волосы, плечи с все возрастающим чувством беспокойства. Вирджиния цеплялась за эти ласки, будто они могли спасти ее от кошмарных преследований. Когда она поднимала глаза, Ральф как будто видел рядом с собой невинного, но почему-то затравленного ребенка. Наконец среди невнятных жалоб и стонов он смог различить нечто связное:
— Не презирай меня, не презирай меня…
Уверенный, что Вирджиния стыдится своих слез и только, ведь она никогда не плакала, Ральф заговорил почти с благоговением:
— За это я тебя люблю еще больше, моя малышка. Сколько же в тебе чистоты, чтобы так переживать из-за этой глупейшей и пошлейшей истории!..
Вирджиния резко отстранилась. Бросила на мужа мимолетный загадочный взгляд и, наклонив голову, твердо сказала:
— Да. Ты, как всегда, прав… Пойду спать.
Когда она с трудом поднималась с дивана, Ральф сделал неуловимый жест, намереваясь помочь ей, однако почувствовал вдруг, что становится безучастным к Вирджинии. Впрочем, ее потерянность и беспомощность заставили его предложить:
— Хочешь, я проведу ночь рядом?
— Ни за что на свете! — как бы помимо воли выкрикнула Вирджиния. Ральф вздрогнул и какой уже раз за вечер изменился в лице. Он ждал продолжения, и она добавила, на удивление мягко: — Но мне бы очень хотелось, чтобы ты побыл, пока я усну…
Впервые он дежурил у постели Вирджинии с такой тяжестью на сердце. Не видя ее лица, он догадывался, что она неотрывно смотрит в его сторону. Наконец Ральф не выдержал и склонился над Вирджинией. Казалось, она не заметила его движения.
— Что с тобой, дорогая? — слишком громко спросил он.
— Я боюсь.
Ральф почувствовал, что она задрожала.
— Разве я не с тобой? Чего ты боишься? Кого?
— Если бы я могла знать!
— Ты мне доверяешь?
— Да! Да, Ральф!
— Немедленно скажи себе, что завтра все будет хорошо. Посмотри, какое звездное небо! Прикажи себе завтра пойти гулять, купаться в бассейне, играть в теннис. Закрой глаза, собери все свои силы и представь все это… Тебе уже лучше?
— Лучше, — тихо ответила Вирджиния. Она действительно подумала о теннисе, но летящий в ее сторону мяч почему-то приобретал черты холодно улыбающегося Кроуза. Задремавший на время внутренний враг вновь проснулся. Но был ли это враг?
57
Как говорят, мир тесен, и Вирджиния неоднократно встречала Кроуза после той памятной сцены — на вечеринках, в ресторанах, в театре. Правда, «узнавать» его она отныне не собиралась. И он безропотно согласился с таким положением. Но однажды — это было на теннисном корте — она все-таки подошла к нему, и Кроуз сделал вид, что не удивлен.
— Вы еще не начали игру? — негромко спросила Вирджиния.
— Нет, — ответил он, — и не начну, пока у вас не пропадет желание говорить со мной.
Сказано было так, что Вирджиния почувствовала его удовольствие от этой встречи. Они разговорились. Странная почтительность Кроуза, которую он теперь выказывал, поначалу сковывала Вирджинию. Однако вскоре она привыкла к его новой, без тени цинизма и двусмысленности, манере выражать мысли.
— Мы с Рэйчел часто вспоминаем вас, — произнесла Вирджиния и подумала при этом с безразличием и ясностью: «Он видит, что я лгу». — Как-то она рассказала мне одну новость, которая должна вас заинтересовать. Речь о ее приятельнице, которая посещает один из этих странных домов…
— Синтия? Да? Я знаю… знаю… — он не смотрел на Вирджинию и, казалось, выжидал, прежде чем продолжить. — Банальный случай. Дело, увы, в деньгах. Так что ничего для вас интересного… — В голосе Кроуза вновь стали проскальзывать сладкие интонации, так хорошо известные Вирджинии. — Пред вами женщина, имеющая, обычно, право на почитание или по меньшей мере на уважение… и от этой женщины можно потребовать удовлетворения всех желаний… желаний, как говорят, самых постыдных. Да! Обыкновенно фантазии мужчин ограниченны, но обращаться так с женщиной — это хуже, чем насилие…
Вирджиния заинтересованно вслушивалась, слегка наклонив голову и выпрямив грудь. Кроуз продолжал теперь уже безразлично и холодно:
— Я больше не хожу туда. Их странность, как вы точно заметили, мне надоела. Слишком много я их видел. И слишком многих из них любил. За тот неистребимый запах порока, которым они пропитаны… Да, миссис, не в пример лучше видно, зачем создано человеческое тело. Но главное — смиренная покорность в сладострастье. И тех, кто существует в этих домах, и тех, кто платит. Знаки внимания? Они должны быть неотличимы от профессиональных обязанностей погонщика быков… Я говорю, конечно, о скромных домах, потому что и здесь богатство портит все. О таких, как, скажем, дом 42 на Пятнадцатой стрит или 9 на Десятой… Я бы мог долго их перечислять. Но я больше не заглядываю туда. Однако, что поделаешь, люблю проходить мимо. Скромный фасад где-нибудь недалеко от Бродвея, а за ним… а за ним неизвестные обнаженные и не очень мужчины двадцать четыре часа в сутки, даже в дневное время, имеют как хотят, без всякого контроля со стороны мэрии, своих опытных наложниц. Это, знаете ли, возбуждает…
Вирджиния оставила рассуждающего Кроуза, не говоря ни слова. Они даже не обменялись взглядами.
58
С этого дня тысячи неясных, бесформенных движений и чувств, терзавших душу Вирджинии, оформились в одержимость. Кстати, она поняла это не сразу. Однако еще до того, как ее действия приобрели осмысленный характер, внутри нее уже рухнула преграда, отделявшая ее целомудренное, соответствующее нормам приличий «я» от «я» инстинктивного, потаенного, силу которого она пока что не знала и знать не могла. А иначе и быть не могло. Спровоцированные рассказом Кроуза, обе натуры Вирджинии быстро нашли общий язык, и уже через два дня она знала, что делать.
Да, всего пара дней понадобилась Вирджинии, чтобы четко осознать, чего требовал от нее этот двойник. Внешне ничего не изменилось: она ездила к портнихе, встречалась с Рэйчел, гуляла, целовала утром и вечером мужа, говорила привычные слова и улыбалась, улыбалась, улыбалась… Она вдруг стала очень улыбчивой. Но с каждым словом и жестом прежней Вирджинии в пылающее лоно Вирджинии новой словно вонзались отравленные занозы.
