Гэлен Фоули - Принц-пират
Одарив монахиню сияющей улыбкой, Николетт холодно сказала:
— Мы никогда не осмелились бы противоречить нашему господину и супругу, но, дорогая сестра, проследите, чтобы покои этой женщины находились как можно дальше от наших. И мы хотели бы, чтобы король знал, что для нас оскорбительно делить приют с… — она выпрямилась, — с женщиной легкого поведения.
Аллегра во все глаза смотрела на Николетт.
— Бригитта, скажите ей, что невежливо пялиться на королеву.
— Сеньорита, — Бригитта презрительно сморщила нос, — нельзя смотреть в глаза королеве. Опустите взгляд!
— Осмелюсь заметить, что вы еще не королева, ваше высочество, — съязвила Аллегра. Мать-настоятельница кашлянула.
— Какая она простушка! — воскликнула шокированная фрейлина.
— Как она невзрачна! — добавила другая.
— О вкусах не спорят, — мудро заметила Бригитта.
— О, я вовсе не хочу причинять беспокойство! — воскликнула Аллегра, еще не оправившись от удивления. — Может, мне поселиться на конюшне?
— Да, нас это вполне устроит, — отозвалась принцесса, и ее голубые-голубые глаза сверкнули.
Аллегра вспыхнула. Улыбаясь, принцесса опустила собаку на пол, и та стала обнюхивать ноги Аллегры. Аллегра отпихнула пса, и он угрожающе зарычал.
— Конюшня? — не выдержал Дариус. — Капитану это не понравится.
Войдя в свою холодную комнату, Аллегра посмотрела в окно. Внизу находился внутренний дворик. Вдали, до самого горизонта, простирались зеленые холмы. Деревья уже окрасились в цвета осени. В просвете между холмами виднелись руины замка Белфорт.
Сердце Аллегры сжалось при воспоминании о том, как они с Лазаром мечтали построить новый Белфорт, новую сверкающую столицу острова Вознесения.
Теперь это будет проект Лазара и Николетт. У них начнется общая жизнь с ее радостями и печалями. Пойдут общие дети.
Предатель, подумала она.
Они стоят друг друга.
Стоя в продуваемом сквозняками большом зале монастыря, Доминик наблюдал за тихой, но напряженной стычкой между Аллегрой и венской принцессой. Он тотчас понял, что их взаимная неприязнь может предоставить ему возможность для побега. Доминик сомневался в удаче, но поскольку Аллегра утверждала, что не имеет влияния на Фиори, считал этот вариант своей единственной надеждой. Что-что, а манипулировать женщинами Доминик Клемент умел.
Он обратил на прекрасную принцессу такой нежный и изумленный взгляд, что Николетт, спускаясь по лестнице, заметила его. Робко поднеся руку к сердцу, Доминик опустил глаза, как млеющий от восторга школьник.
Он сразу почувствовал, что возбудил любопытство и тщеславие принцессы, и услышал, что дамы зашептались.
— Кто этот мужчина?
— У него благородный вид, не правда ли?
— Какие прекрасные золотистые волосы.
Когда дамы рассмеялись, Доминик вновь неуверенно взглянул на принцессу. Их глаза встретились. Склонив голову, она направилась к нему и так властно посмотрела на пиратов, что те отступили.
— Как ваше имя, синьор? — спросила Николетт. — Вы из свиты короля?
— Нет, ваше высочество.
— Ваше высочество, не подходите к этому человеку. Он под арестом, — начал было один из охранников, но голубые глаза принцессы полыхнули холодной яростью.
— Бригитта, — нетерпеливо бросила она, — сообщи этим мужчинам, что им не позволено говорить в моем присутствии.
Бригитта повиновалась.
— В каком преступлении вас обвиняют, синьор? — обратилась красавица к Доминику.
— Король ненавидит меня, потому что раньше я был помолвлен с его любовницей.
— Сеньоритой Монтеверди? — Принцесса недовольно поджала губки.
— Да. Он украл у меня сеньориту Монтеверди, и я хочу лишь одного — покинуть этот остров вместе с ней. Но он любит ее и не отдает мне.
— Любит? — удивилась Николетт. — Ее?
— О да, ваше высочество. Он осыпает ее дорогими подарками, и боюсь, его величество опустошит половину казны острова Вознесения.
Принцесса скрестила руки на груди и откровенно посмотрела на него.
— Нет, это никуда не годится.
«Как легко читать ее мысли», — подумал Доминик. Он будто видел, что она думает про себя: «Ну уж мое приданое он на нее не потратит!»
Мысли Доминика возбужденно заметались. Он готов был побиться об заклад, что принцесса посылала Бригитту или кого-то из придворных взглянуть на Фиори и теперь уже знала, как он красив и обаятелен. Если она способна хоть немного ревновать, он воспользуется этой слабостью.
— О принцесса! — вздохнул Доминик. — Если бы я только мог покинуть это место вместе с сеньоритой Монтеверди, моя жизнь была бы полной, но — увы! Вместо этого меня повесят за мою любовь.
Фрейлины вздохнули.
— Да, — грустно продолжал он, — король не желает расставаться с ней. Он говорит, что Аллегра Монтеверди самая прекрасная женщина после Елены Троянской, у нее самый тонкий ум и чудесный характер.
— Ну, это мы еще посмотрим! — Николетт подошла поближе. — Возможно, мне удастся помочь вам, синьор.
— Неужели вы могли бы… Не знаю, как благодарить вас… — бормотал Доминик.
Ее прекрасное лицо выразило решимость. «О, эта маленькая голубоглазая змея превратит жизнь короля в ад», — с удовольствием подумал он.
— Его величество не должен знать об этом, но, как говорят поэты, нельзя препятствовать настоящей любви, — прошептала Николетт. — Сегодня, пока я буду ужинать с женихом, моя стража доставит вас и сеньориту Монтеверди на побережье. Оттуда вы отправитесь, куда захотите. Пусть только эта женщина не возвращается сюда. Никогда!
— О принцесса! — выдохнул Доминик. Чрезвычайно довольная собой, Николетт протянула ему руку для поцелуя.
Доминик опустился на колено и прижал ее руку к губам.
Глава 22
Лазар стоял там, где велел священник, садился туда, куда ему указывали, шел так, чтобы невеста поспевала за ним. В соборе ярко горели свечи и царила торжественная атмосфера.
Усилием воли Лазар заставлял себя улыбаться. Еще бы, ведь он, как полагали собравшиеся, получал все, что хотел, — остров Вознесения, восстановление в правах, два миллиона золотых дукатов, Доминика Клемента, который ожидал суда за преступления против народа, и жену, юную красавицу Николетт.
Королевская свадьба должна была стать пышным и величественным действом.
Лазар слышал, как гости тихо обсуждают его сдержанность. Одни считали, что он молчалив по природе, другие утверждали, что это признак мудрости; придворные полагали, что молодой король либо недалек, либо в последний момент струсил; дамы находили его загадочным.
«Ах, как трудно жить на виду», — грустно подумал Лазар. Все это возвращалось к нему.
