Гэлен Фоули - Принц-пират
В карете Доминик положил голову ей на колени и весь дрожал, пока они не достигли монастыря.
Дариус с презрением смотрел на Доминика, но не сказал ни слова. Аллегра знала, что думает мальчик.
Капитану это не понравится.
Эти чертовы вопросы хуже урагана, думал Лазар.
Внешне безмятежный, он кипел от нетерпения внутри, потому что всю вторую половину дня вел переговоры и отвечал на вопросы совета, в который вошли представители Генуи, Ватикана, знать из влиятельных семей острова Вознесения, представители соседних итальянских государств, а также королевских дворов Испании, Франции и Вены.
Лазар не понимал, как вытерпел все вопросы и ответил на них, поскольку думал лишь об Аллегре и о том, как прекрасна была их ночь, последняя ночь. Он никогда не простит себе того, что проявил слабость и не сдержал желания вновь любить ее, но ему было так одиноко. Лазар ощущал такую пустоту в душе! Ее глаза были цвета корицы и меда, кожа — цвета слоновой кости, а на носу шестнадцать веснушек…
И снова поток вопросов от хитрых стариков.
Дипломаты, разумеется, понимали, что Лазар рассказывает не все о своем прошлом, но решили удовлетвориться услышанным. Он король и не позволит рассматривать свою жизнь под микроскопом.
К тому же Лазар догадывался: их больше интересует то, что выиграют государства, которые они представляют, от восстановления династии Фиори, поэтому и отвечал в соответствующем русле, уклоняясь от вопросов о своем прежнем образе жизни.
Наконец заговорил внушающий всем трепет дон Паскуале.
— Господа, — обратился он к генуэзской группе, — мы представили вам неопровержимые доказательства наших прав. Настал момент решать. — Для пущего эффекта дон Паскуале взглянул на свои карманные часы. — Теперь Генуя должна либо отказаться от претензий на острова Вознесения, либо на рассвете произойдет сражение.
Лицо Лазара было бесстрастным, но он, затаив дыхание, ждал, пока знатные генуэзцы тихо совещались за столом. Глядя на шепчущихся старейшин, Лазар вдруг подумал, не эти ли члены совета приговорили к смерти его семью и призвали на помощь Монтеверди. Но он усилием воли прогнал эти мысли. Прошлое уже позади. Лазар не желал больше кровопролития. Остров Вознесения достаточно настрадался.
Наконец члены совета закончили совещаться.
— Мы не хотим сражаться. Да хранит Господь короля.
— Да хранит Господь короля! — воскликнули все, поднимаясь.
— Да хранит Господь короля! — воскликнул дон Паскуале, подняв кулак в воздух.
Да, кто-то должен меня спасти, подумал Лазар.
— Сир, что касается синьора Доминика Клемента, — сказал один из генуэзцев, — мы хотели бы просить вас даровать ему амнистию…
— Нет, — решительно заявил Лазар, — вы должны передать его мне.
К удивлению Лазара, с ним не стали спорить.
Все мужчины встали, когда встал король, и низко поклонились ему, когда он покидал комнату. Лазар никогда еще не чувствовал себя объектом такого поклонения! «Неплохо для бывшего раба», — подумал он.
Дон Паскуале направился вслед за ним по коридору, и они поздравили друг друга с победой.
— Мне только что сообщили, что несколько часов назад прибыл Энцо из Вены со свитой принцессы Николетт, — сообщил дон Паскуале. — Отец Франческо встречается сегодня с участниками свадебной церемонии в соборе, чтобы подготовиться к завтрашнему обряду венчания. Вы понадобитесь. Королевский церемониймейстер будет там и проследит за соблюдением всех формальностей.
Лазар тяжело вздохнул.
— Думаю, и нам стоит сделать все как следует, — проговорил он, затем прошел в свою каюту и закрыл за собой дверь.
Аллегра больше не ждала его там. Маленькая комната была пуста, как сгоревший остов замка Белфорт.
Лазар тяжело опустился в кресло, оперся локтями о колени и закрыл лицо руками.
Яростный котенок, подумал он с уже знакомой безысходной болью, надо же, послала короля к черту!
Не беспокойся, дорогая, я уже там, в аду.
К тому времени, как они прибыли в похожий на крепость монастырь, Доминик уже овладел собой. Салли решил никого не отправлять с Домиником к Лазару, а держаться всем вместе, поскольку еще не известно, отдаст ли Генуя власть новому королю. Допуская, что произойдет сражение, Лазар и приказал отвезти Аллегру в укрепленный монастырь. Видя, как напуган и подавлен Доминик происшедшим, Салли полагал, что он будет вести себя спокойно и покладисто.
Аллегра и Доминик вошли в сопровождении гвардейцев в огромный монастырь и оказались в столовой — неуютной холодной комнате.
Доминик смотрел на Аллегру с таким выражением, какого она никогда раньше не замечала.
— Я распорядилась, чтобы тебя охраняли люди, которые не станут издеваться над тобой. Лазар, конечно, приговорит тебя к наказанию, но, несомненно, не велит сжечь. Он не жестокий человек.
Его зеленые глаза затравленно сверкнули.
— Аллегра, прошу тебя! Если ты имеешь хоть какое-то влияние на принца, убеди его даровать мне амнистию.
— Я не имею никакого влияния на него, Доминик, и не уверена, что тебе следует даровать амнистию, но все же скажу слово в твою защиту.
— Спасибо, — прошептал он.
В этот момент дородная мать-настоятельница приблизилась к Аллегре.
— Сеньорита Монтеверди, как приятно снова видеть вас! Мы все так рады, что вы благополучно вернулись на остров Вознесения. Пойдемте, я покажу вам ваши покои.
— Благодарю вас, матушка, — сказала Аллегра.
Дариус взял ее сундук, когда она, оставив Доминика с гвардейцами, последовала за настоятельницей. На лестнице Аллегра увидела четырех молодых женщин в дорогих платьях из светлого шелка, украшенных драгоценностями.
Мать-настоятельница поклонилась:
— Ваше высочество. Дамы. Добрый день. Услышав за спиной рычание, Аллегра обернулась. Карликовый коричневый бульдог в ошейнике с драгоценными камнями, облегчившись возле лестницы, подбежал к молодой девушке. Когда та подхватила его на руки, Аллегра поняла, что стоит лицом к лицу с будущей женой Лазара.
И, сама того не желая, испытала благоговение.
Принцесса Николетт напоминала ангела. У нее были волосы цвета зимнего солнца, кожа, как свежие сливки, щеки, как бутоны роз, и большие ярко-голубые глаза.
«Господи, у таких супругов дети будут словно херувимы», — в отчаянии подумала Аллегра.
— Это та самая любовница? — спросила принцесса у матери-настоятельницы.
Фрейлины, стоя возле Николетт, испепеляли взглядами Аллегру.
— Ваше высочество, — проговорила мать-настоятельница, — принц Лазар распорядился, чтобы сеньорита Монтеверди оставалась здесь до тех пор, пока не будет завоевано королевство.
