Лора Бекитт - Любовь и Рим
– Тогда ты был еще мальчишкой… – задумчиво промолвил собеседник.
Элиар молчал.
– У тебя нет клейма?
Молодой человек покачал головой.
– Сними одежду.
Элиар повиновался, сдернув с себя лохмотья.
– Откуда шрамы? Ты воевал? Хотя можешь не отвечать… – И надолго замолчал, что-то обдумывая. Потом спросил: – Как ты очутился в горах?
– Я плыл на Сицилию вместе со спасавшимися от преследований римлянами. Нас настигли пираты; чтобы не попасть в их руки, я прыгнул в воду. Доплыл до берега, потом долго шел и вот…
– Тебе цены нет, – усмехнулся декурион, – проделать такой путь и не попасться, уцелеть. И чего ты хочешь теперь?
– Чего я могу хотеть? – с тихим отчаянием сказал Элиар. – Если ты решил лишить меня свободы, так лучше убей!
Декурион протянул ему короткий военный плащ:
– Возьми. И садись, а то ты едва стоишь на ногах. Когда Элиар сел, его собеседник продолжил:
– Ты добровольно примешь смерть? Сомневаюсь. Из тебя не получится хорошего раба, а вот воин… Времена изменились: воином становится тот, кто является им по сути, и это правильно. Ты умеешь обращаться с лошадьми?
– Да, я с детства ездил верхом. Декурион кивнул.
– Служба в коннице не слишком трудна – это не пехота. И неплохо оплачивается. Нам нужны воины. Я поговорю с префектом[24] – он римлянин, а остальные – из провинций. Если спросят о гражданстве, отвечай, что не имеешь, теперь это не так уж важно. Скажи, что воевал под началом Гнея Помпея, вместе со мной. О прошлом забудь. Ты меня понял?
– Да, – прошептал Элиар.
– Почему не спрашиваешь, что за войско, куда идем и против кого станем сражаться?
– Мне все равно.
– И то верно, – с усмешкой отвечал декурион, – лишь бы платили. Для начала станешь получать десять ассов в день, а дальше будет видно. – И, помолчав, прибавил: – Запомни, не зря говорят: миг может изменить то, что отняли многие годы.
Через несколько дней Элиара зачислили в конницу, дали лошадь, одежду, оружие и доспехи и выделили место в палатке, где кроме него размещалось девять человек. По приобретенной еще в гладиаторской школе привычке Элиар ни с кем близко не сходился, но приняли его хорошо. Среди воинов конницы не было римлян, только галлы да представители германских племен: так повелось еще со времен Цезаря. За день армия проходила около двадцати тысяч шагов, а разбив лагерь, солдаты дотемна занимались различной работой. Рабов почти не было, все приходилось делать самим: носить дрова, чинить доспехи, чистить лошадей. Немало времени отнимали упражнения: Элиару пришлось научиться вспрыгивать на коня с оружием и без него, ознакомиться с особенностями построения и приемами боя римского легиона. Словом, день был заполнен до предела. Еда не отличалась разнообразием, но ее было вдоволь – хлеб, каша, овощи. Через некоторое время Элиар понял, что ему здесь нравится. Он был сильный, молодой и легко переносил любые тяготы, но дело было даже не в этом. Если большинство гладиаторов имело изломанные судьбы, их вынуждали сражаться друг с другом, для них не существовало иного способа выжить, то в армии объединились люди, в силу каких-то причин не чувствовавшие вкуса к мирной жизни, они были спокойны, уверены в себе и без страха смотрели в будущее.
Хотя Элиар держался несколько обособленно и отчужденно, его считали своим. Он не гнушался никакой работы, трудился всегда сосредоточенно и споро, к тому же во всех его повадках чувствовался талант прирожденного воина. Никто не догадывался о том, что творится в его душе. Он не думал о Тарсии – она просто стояла у него перед глазами: ее измученное лицо застыло и потускнело, а взгляд… О чем он размышлял в ту минуту, когда прыгнул в воду и поплыл прочь от корабля? Во всяком случае, не о ней. Он представлял оковы и невольничий рынок, он не мог пережить это снова, но… Гай Эмилий не оставил Ливию, ему и в голову не пришло спасаться бегством! Где сейчас Тарсия? Над ней наверняка надругались, а потом продали на греческом рынке… В чьи руки она попала? Напрасно Элиар пытался обманывать себя, говоря, что теперь, когда все вроде бы неплохо устроилось, он сумеет накопить денег, найдет и выкупит Тарсию, – в глубине души он понимал, что это ложь. Может быть, ее спасет Ливия Альбина, но только не он. И если совесть – это страх перед самим собой, Элиар сполна испытал этот страх.
Как-то раз, когда он, прервав работу, вернулся за чем-то в палатку, к нему заглянула девушка, та самая, которую он увидел, когда очнулся в лагере. Он до сих пор не знал, как ее зовут, хотя они нередко встречались на территории лагеря. Ее занятие не оставляло сомнений: однажды на рассвете Элиар заметил, как она выходила из палатки одного из центурионов, да и простые конники упоминали о том, что эта девчонка очень покладиста.
И вот сейчас он увидел, что она стоит возле входа и улыбается ему.
– Привет! Элиар кивнул.
– Ты не предложишь войти?
– Входи.
Она вошла и остановилась, глядя на Элиара с неприкаянностью и какой-то особой настойчивой нежностью. Элиар заметил, что сегодня она аккуратно причесана, а на руке блестит дешевый браслет, должно быть, подарок какого-то воина.
– Ты всегда такой молчаливый?
Элиар пожал плечами. Она слегка наклонила голову.
– Теперь ты выглядишь по-другому. Я не сразу тебя узнала, – сказала она. И вдруг прибавила: – Хотя нет… ты остался таким же… Тебе нравится здесь?
– Да.
Она весело рассмеялась.
– Знаешь, а ведь это я надоумила Криспа поговорить с тобой!
– К твоим советам прислушивается декурион? – Элиар не удержался от иронии.
– Почему бы и нет? У меня есть неразменная монета!
Ее поведение было откровенным и отчасти даже бесстыдным, но она улыбалась так открыто и простодушно… Элиар внимательно посмотрел на гостью. Тарсия казалась изящней и тоньше, эта же – крепко сбитая, дочерна опаленная солнцем, с прямыми темными волосами, обрезанными по плечи, как у беглой рабыни, и быстрыми черными глазами. Эта девушка не продавала себя, она скрашивала воинам их суровые дни, и они относились к ней почти как к равной и делили между собой ее ласки так, как делили хлеб. И все-таки она имела право выбирать. И – выбирала.
– Как тебя зовут?
– Спатиале.
– Что ж, я тебе благодарен.
– И это все? – с притворным удивлением спросила она, вольно или невольно загораживая проход.
– Что же еще? Мне пора идти.
– Может быть после, когда ты не будешь так занят, мы еще поговорим? – спросила она, уступая дорогу.
– Может быть.
И, не дожидаясь, пока она покинет палатку, резко повернулся и вышел. Но что-то заставило его оглянуться: девушка стояла и призывно улыбалась ему, без тени обиды на широком, грубоватом и все-таки привлекательном лице.
