Саманта Джеймс - Непокорное сердце
Шана осталась есть у очага, ее спина была напряжена, а граф сдерживался, чтобы громко не рассмеяться.
Наконец, они поужинали. Подошло время менять повязки. Шана не стала приставлять стул, а место этого оперлась на край кровати. Принцесса радовалась, увидев, что рана хорошо заживает, не было признаков гноя, и рваные края кожи стали стягиваться, хотя то место, которое девушка прилагала кинжалом, все еще было более красным. Шана нежно дотрагивалась до раны, и при этом каждый раз извинялась.
– О, не стоит извиняться, принцесса. Не сомневаюсь, что вам бы доставило несравненно большее удовольствие поработать бритвой, когда я лежал беспомощный и без сознания.
Ее красивый рот искривился.
– Я могла бы и сейчас, без всякого сомнения, попользоваться этой бритвой, – пробормотала она. – Думаю, что для начала могла бы отрезать вам язык.
– Действительно, принцесса. С этим желанием я уже знаком!
О, да на него лучше не обращать внимания, пришла к выводу Шана. С этим человеком невозможно спорить, а лучше и не начинать. И она стала бинтовать чистыми тряпочками его бедро, стараясь сконцентрироваться только на этом. Но он не могла не видеть его обнаженную грудь, как бы она ни старалась отвести взгляд. Вспомнила, как прикасалась к этим гладким сильным мускулам на его груди и плечах. Эти воспоминания вызвали ней болезненные и одновременно очень приятные ощущения.
Испугавшись своей реакции на его близость Шана попыталась встать. Торн поймал ее за руку и притянул к себе.
– Не уходи, милая. Я хочу тебя кое о чем спросить.
МИЛАЯ. Как легко это слово слетело у него с языка. Странная боль пронзила ей сердце. Если б он действительно так считал!
Торн еще крепче сжал ее пальцы. Не было, похоже, чтобы он угрожал, но Шана почувствовал угрозу в том, что она испытывала при этом. Но то, что граф не сможет побежать за ней, несколько успокоило девушку. Она посмотрела на его смуглую сильную руку, и неожиданно это оживило ее воспоминания. Тело принцессы тоже помнило интимные ласки его пальцев на ее груди. Как он обхватывал и гладил соски, пока они не возбудились и стали твердыми, трепеща в его ладонях точно так же, как и сейчас.
– Что за вопрос? – спросила она слабым голосом, только взглянув на него и судорожно сглотнув. Ей самой хотелось ощутить крепкие объятия его рук, зарыться в его темные густые волосы на груди и животе.
– Я ошибаюсь, думая, что имя Шана – не валлийское имя?
Она кивнула.
– Оно не валлийское, а ирландское. Моя мама дала мне это имя. Знаешь, она была ирландской принцессой, – сказала девушка со вздохом. – Отец всегда говорил, что самым заветным ее желанием было отвезти меня на родину, чтобы показать ту страну, которую она так сильно любила. Мама умерла, когда я была маленькой, такой маленькой, что почти не помню ее.
Торн спокойно, не перебивая, слушал, медленно переплетая свои пальцы с ее. Их руки соединились. Он поднес ее кисть к своим губам, чтобы запечатлеть легкий поцелуй сначала на одном пальчике, затем на другом. Ободренная его нежностью, Шана посмотрела на него, и их глаза встретились.
– Торн, – ее голос стал низким, – Джеффри рассказал мне, почему у тебя такое имя: – Девушка на какую-то долю секунды поколебалась. – Я сожалею, что у тебя было такое ужасное детство, и понимаю, каково было тебе.
Граф крепко схватил ее за плечи так, что она чуть не вскрикнула.
– Неужели? – странная холодная нотка появилась у него в голосе. – Неужели ты знаешь, что такое, когда тебе приходится есть объедки, которые предназначались собаке, и чувствовать себя побывавшем на пире? Нет, принцесса, я думаю, что ты не знаешь, что это такое.
У Шаны перехватило дыхание от изумления теми молниеносными переменами, которые произошли в нем. У него появилось жесткое выражение лица, которое было так знакомо. Девушка увидела, как он снова замкнулся в себе, отталкивая ее, как это делал Вилл.
Торн отпустил ее руку, при этом мрачно посмотрев на Шану.
– Джеффри не имел права говорить это тебе, – хрипло сказал он. – Я не нуждаюсь ни в чьей жалости, а особенно в вашей!
– Торн, я не понимаю, почему ты так рассердился! Какое это имеет значение, что у тебя не было имени, когда ты был мальчиком? Ты – рыцарь короля, и один из самых доверенных людей Эдуарда! И в этом, без всякого сомнения, нет никакого стыда!
Его улыбка стала жесткой.
– А, теперь мы говорим о стыде! Ну, тогда позволь мне спросить, милая. Ты что, будешь отрицать, что испытывала ко мне презрение, когда мы венчались, да и до нашей свадьбы? Ты станешь отрицать, что родилась от принца и принцессы и что ты испытывала чувство стыда за то, что король заставил тебя выйти замуж за бастарда, – бастарда, у которого в детстве не было даже имени?
Каждое слово было словно удар кинжала, который с каждым разом ранил все глубже и глубже. Шана вспомнила, как много раз так необдуманно ранила Торна, желая нанести ему обиду, лишить его гордости и чувства собственного достоинства, сделать так же, как поступили с ней.
Не вызывало сомнения, что она добилась этого. Но девушка не испытывала радости, ликования, обнаружив эту долгожданную победу. Она испытывала только стыд, глубокий жгучий стыд за то, что была такой жестокой, не задумываясь, раня графа.
Шана встала с твердым намерением уйти отсюда подальше. Перед глазами стоял туман, и единственное, что она хорошо видела, так это плотно сжатые, жесткие губы Торна.
– Как я могу это забыть, когда ты постоянно мне напоминаешь об этом? – ее голос дрожал, и чувствовалось, что она готова расплакаться. – Да, я сказала много такого, о чем сейчас сожалею, но я говорила в гневе, не думая так на самом деле. Ты охотно веришь в то, что я плохо думаю о тебе и считаю тебя низким человеком. Но когда я искренне говорила всю правду, ты предпочел не верить мне. Поэтому это не я обидела тебя, а ты меня.
Торн еще плотнее сжал губы. Даже сейчас, когда она смиренно стояла перед ним, в ней чувствовалась такая же королевская гордость. Она была такой же недосягаемой, как и всегда.
– Если я не ошибаюсь, ты хочешь сказать, принцесса, что внезапно почувствовала, что я достоин тебя?
Дрожащими губами, с душевным трепетом она сказала всю правду, ту правду, которая была единственной.
– Это ты считал себя недостойным, Торн, не я, – произнесла Шана покачав головой.
Граф мысленно выругался.
– Мы не в игры играем, принцесса. Ты позволишь мне поверить, что наш брак – не такое уж тяжелое для тебя бремя?
– Да, – прошептала она.
Заскрежетав зубами, Торн с трудом встал на ноги, не обращая, внимания на свой голый вид. Пронизывающая боль охватила все его тело, горяча кровь так долго сдерживаемым желанием, потребностью, освободиться от которой можно было только одним способом… Торн тосковал по женщине, которую он желал, по женщине, которая смогла бы избавить его от тяжести на сердце, от тяжелого бремени, от сильной и глубокой боли в его душе. Но нет, ему нужна не любая женщина, а только одна. Единственная. Только та, у которой глаза – серебристые огоньки, а волосы – пламя. ЕДИНСТВЕННАЯ. ШАНА.
