Кэт Мартин - Цыганский барон
— Но ты, надеюсь, так не считаешь,
— Нет. Но даже среди крестьян будут те, кого возмутит твоя затея. Они считают, что образование не даст их детям ничего, кроме ложных надежд.
— Я знаю, что дело нелегкое, но я уверена, что дело это хорошее. Если ты хочешь, чтобы Янош почувствовал себя здесь дома, помоги мне.
Доминик взял соломинку из ее руки, провел по гладкому стебельку смуглым пальцем, думая о чем-то. Потом улыбнулся:
— Эта школа убережет тебя от беды, пока меня не будет?
— Убережет. Если ты сам будешь держаться подальше от бед.
— Что я буду делать, Катрина, тебя не касается. Но школу свою можешь строить.
Кэтрин подавила раздражение. Сейчас решалась судьба школы — остальное не так уж важно.
— А ты поможешь мне убедить родителей будущих учеников?
— За мной дело не станет, можешь не сомневаться.
— Спасибо, — изобразила улыбку Кэтрин.
Доминик помог ей сесть в седло. Руки его были такими теплыми, нежными.
— Хотела бы я, чтобы ты поехал с нами. Яношу было бы приятно.
— К сожалению, у меня дела.
— Ну да, как же я могла забыть, что ты такой занятой человек, — едко заметила Кэтрин и, пришпорив кобылу, умчалась прочь.
Янош ждал ее на вершине холма. Они гуляли весь день и вернулись, только когда стемнело. Они скакали наперегонки до ручья. Кэтрин дала Яношу возможность победить, но, по правде говоря, ей почти не пришлось поддаваться. Мальчишка сидел на коне как влитой и мчался как ветер. Он сильно напоминал Доминика. Глядя на мальчика, Кэтрин жиро представляла себе, как ее муж, одетый по-цыгански, лихо скачет на своем сером жеребце.
Когда они вернулись, малыш ушел с Персивалем, а Кэтрин сама повела лошадей к конюшне. Здесь мог быть и Доминик. Сама не отдавая себе отчета, она постоянно искала встречи с ним.
Она думала о нем весь день, тревожилась, злилась, представляла, чем он будет заниматься там, в Лондоне. Мысль о том, что он может проводить время с другой женщиной, была невыносимой. Нужно удержать его. Во что бы то ни стало.
Кэтрин услышала его смех, такой заразительный, густой и приятный… Когда она в последний раз слышала его смех? Наверное, в таборе. Доминик стоял возле конюшен и разговаривал с кем-то из слуг. Он всегда был на короткой ноге с прислугой, и его любили. Ну почему он не мог так же легко общаться и с ней?
Кэтрин стояла в тени, прислонившись спиной к стене, слушая их разговор. Если она покажется, слуги разойдутся, но и Доминик тоже уйдет. Если только…
Трюк был староват, по ничего другого ей в голову не пришло. Кэтрин огляделась, нет ли кого рядом, подняла пучок пыльной соломы, землю и присыпала свою одежду. Еще немного грязи потребовалось, чтобы поосновательнее испачкать лиф. Она оторвала кусок ткани от подола платья, вытащила из прически несколько шпилек.
— Доминик! — позвала Кэтрин, будто только сейчас пустилась на поиски, затем вскрикнула, изображая испуг и боль, как при неожиданном падении.
Доминик, а вместе с ним несколько конюхов побежали на зов.
— Что такое? Что случилось? — спросил, склонившись над ней, Грэвенвольд. — Кто-нибудь, принесите фонарь.
— Ничего страшного, — слабым голосом проговорила Кэтрин. — Я просто оступилась. Глупо, правда?
Кто-то из парней принес фонарь, Кэтрин попыталась встать, но, сморщившись, поджала ногу, едва не потеряв равновесие. Доминик подхватил ее на руки и отнес на низкую деревянную скамью.
— Нога, — простонала Кэтрин, прижимаясь к Доминику. Господи, как же хорошо было вот так, рядом с ним. — Наверное, вывихнула ее.
— Идите, ребята, — приказал Доминик слугам. — Я сам справлюсь.
Конюхи разошлись. Доминик приподнял подол ее платья.
— Какая?
— Правая.
Доминик осторожно прощупал место ушиба. Кэтрин тихонько ойкнула.
— Кажется, ничего серьезного, — сказал Доминик. — Я отнесу тебя в дом.
— Я думаю, что-то хрустнуло повыше, — смущенно произнесла Кэтрин.
— Выше? — переспросил Доминик, снова поднимая платье. — Колено?
— Еще чуть выше.
Рука его скользнула вдоль ноги.
— Давай лучше поднимемся в дом, — предложил он. — Там я смогу спокойно посмотреть, что случилось.
Кэтрин кивнула. У нее пересохло в горле от одной мысли о том, что Доминик снимет с нее чулки, что его руки коснутся ее тела. Когда он поднял ее, Кэтрин уткнулась лицом ему в грудь и крепко обняла за шею.
— Что ты там делала в темноте? — спросил он, поднимаясь по широким каменным ступеням в спальню. — И вообще какого черта вы так долго гуляли? И где Янош?
— Янош уже дома. Прогулка была чудесная.
— И что?
— Не понимаю…
— Если лошади уже были в конюшне, что ты там делала в темноте? — Доминик остановился, пристально глядя на Кэтрин.
— Подслушивала, если хочешь знать. Я уже сто лет не слышала, как ты смеешься. Не знаю… Наверное, я соскучилась…
Доминик крепче прижал Кэтрин. Она чувствовала его взгляд. Несмело она взглянула на него, всем сердцем надеясь, что он поцелует ее. Но нет. Доминик пошел дальше, ногой распахнул дверь и внес ее в спальню.
Доминик бережно опустил Кэтрин на кровать, и она неохотно разжала руки.
— Позову-ка я Гэбби, — хрипло сказал он. — Пусть поможет тебе переодеться. У тебя платье грязное.
— Я сама смогу его снять, если ты мне поможешь. — Доминик замер в нерешительности, но, видя, что Кэтрин не удается справиться со множеством пуговиц на спине, стал ей помогать. С мастерством опытной горничной, которое отметила Кэтрин, он помог ей избавиться от костюма, не забывая о ее «больной» ноге.
— Может быть, лучше пригласить доктора, — неуверенно предложил Доминик, не в силах отвести взгляда от ее обтянутой белым шелком ножки и нежной полоски белой кожи над ним, проглядывающей сквозь тонкий батист сорочки.
— Я… Мне бы хотелось, чтобы ты посмотрел сам. Я хочу сказать, что ты меня уже видел и я тебя не стесняюсь. Вероятно, ничего серьезного нет, и врач не понадобится.
— Хорошо, — не слишком охотно согласился Грэвенвольд. Набрав в грудь побольше воздуху, он отстегнул и скатал чулок. Рука его скользнула под сорочку, медленно поползла вверх, бережно прощупывая ногу. Кэтрин почувствовала, как стала горячей его ладонь, как задрожали пальцы, и застонала.
— Я сделал тебе больно? — спросил он, отдернув руку.
— Нет! То есть — да, немного.
— Должно, быть, ты, когда падала, потянула связку.
— Должно быть.
Доминик стиснул зубы. Приподняв рубашку, он несколько секунд смотрел на ее обнаженную ногу, прежде чем продолжить осмотр.
— Господи, — прошептала Кэтрин, не в силах сдержаться.
Доминик, казалось, ничего не заметил. Он поднял рубашку повыше, до того места, где смыкались бедра. Рука его, скользнув по бедру и выше, замерла на ягодице. Он нежно сжал се, и Кэтрин вздрогнула. Доминик прирос взглядом к ее бедрам.
