Грегор Самаров - На берегах Ганга. Раху
— Я вам не верю, сэр, — возразила Валие, — что такой грабеж может быть одобрен сыном моего сына. Так низко не может пасть Асаф-ул-Даула, а если так, то он дал бы право своему народу свергнуть его владычество, поскольку человек, забывающий почтение к матери и бабке, недостоин управлять страной.
— Я не имею права осуждать действие его высочества, — ответил Импей. — Я считаюсь только с фактом и обязан как английский судья следить за исполнением приговора. Доходы с имений ваших высочеств не так значительны, как я предполагал. Чтобы набрать сумму штрафа, в уплате которого нам отказывают, придется сократить двор ваших высочеств, и я должен предупредить об этом высоких бегум. Я очень сожалею о подобной необходимости, равно как король. Асаф-ул-Даула и сэр Уоррен Гастингс, поэтому опять прошу ваших высочеств приказать выплатить означенную сумму.
— Вы не посмеете! — воскликнула Валие. — Пусть набоб, если действительно от него исходит это приказание, велит разрушить дом его матери, чтобы похитить из него казну, но пусть он также знает, что дух его отца призовет на него гнев Божий!
— Я только исполнил свой долг! — предупредил сэр Импей.
Он низко поклонился, но его поклон не удостоился ответа.
Вскоре настало время обеда княгинь. Они отправились в роскошную столовую, где сели на высокие золоченые кресла, а придворные дамы — на низенькие сиденья. Евнухи и прислужницы стояли тут же. Стол, уставленный великолепной посудой и убранный цветами, выглядел роскошно. Обеды и ужины бегум отличались обилием и разнообразием. У Валие такой подход к еде вошел в привычку, а Фарад-эс-Салтанех действительно высоко ценила кулинарное искусство и видела в нем единственное наслаждение своей одинокой жизни. Ради-Мана сияла крышку с золотого блюда, в котором обыкновенно подавалось любимое кушанье бегум — рис со всевозможными пряностями и крылья кур, откормленных лучшими маисовыми зернами и ароматическими травами.
Но она испуганно отшатнулась, увидев в нем только несколько ложек риса и одно-единственное крыло. Отлично приготовленное блюдо далеко не соответствовало обычной порции и не могло удовлетворить аппетита Фарад-эс-Салтанех. Ради-Мана оглянулась на подававшего евнуха. Тот пожал плечами и объявил, что поварам не выдали больше.
— Я не голодна, — бросила Валие, вспомнив слова судьи Импея. — Я не голодна, отдайте мою порцию моей дочери.
Фарад в несколько минут съела порцию, рассчитанную на младенца. Остальные блюда тоже составляли микроскопическое количество, едва достаточное для одного человека.
Валие проглотила несколько кусков, Фарад съела остальное, а придворным дамам пришлось ограничиться легким печеньем и вареньями, но при всей азиатской умеренности они едва утолили голод. Фарад-эс-Салтанех потребовала привлечь к ответу повара, но евнухи объяснили, что повар не виноват. Ему выдали по приказанию верховного судьи только ограниченное количество провизии, и он не мог приготовить больше. То же самое произошло и с шербетами. В стаканы налили всего несколько капель, и жажда бегум осталась так же неудовлетворенной, как и голод.
— Нас хотят взять голодом, — отметила Валие, — но им не удастся.
— Как ужасно! — простонала Фарад, собирая последние капли и крохи, тогда как Фаница и Ради-Мана грустно смотрели на пустые тарелки.
— Они не решатся идти дальше, когда увидят, что мы не испугались, — проговорила Валие.
Она кивнула, и евнухи убрали золотые блюда с обычной торжественностью, точно в них только что лежали роскошнейшие кушанья. Валие опять принялась за шахматы, а Фарад без удовольствия улеглась на подушки, чтобы слушать чтение. Но предположение Валие не оправдалось, ужин был еще скуднее обеда, Фарад опять все съела одна, а Валие и придворным дамам едва хватило по кусочку.
На следующее утро, по обыкновению, явился сэр Элия почтительно спросить, не изменили ли бегум свое решение, и с глубоким сочувствием выразил сожаление, что уплата требуемой суммы из доходов обязывает к ограничениям по содержанию двора. Так продолжалось несколько дней. Обед с каждым разом становился скромнее предыдущего, но наконец лишения превысили силы избалованных женщин. Фарад-эс-Салтанех, привыкшая к питательной обильной пище, страшно исхудала и с трудом поднималась с дивана, Валие еще держалась, но ее красивое старческое лицо поблекло и осунулось, и она с усилием сохраняла гордое, повелительное выражение лица, перед которым даже сэр Элия склонял голову. Молодые придворные дамы бродили как тени слабой, неуверенной походкой, их щеки ввалились, глаза смотрели вяло и равнодушно, вся свежесть их вида пропала, создавая впечатление, что их подтачивает изнурительная болезнь.
Через несколько дней, когда сэр Импей явился с обычным вопросом, Валие спросила его:
— Скажите, сэр, долго ли будет продолжаться ваша недостойная комедия? Моя жизнь кончается, мне безразлично: умереть от старости и слабости или от голода, но моя дочь и наши служанки не могут больше выносить голода, которому вы подвергаете нас вопреки всем божеским и человеческим законам.
— Я бесконечно сожалею, что должен подвергать лишениям ваши высочества, — отвечал Импей, — но я обязан собирать из доходов штрафную сумму и могу только остаток предоставлять на содержание двора.
— Я больше не вынесу… я умираю! — вскричала Фарад.
Фаница и Ради-Мана в изнеможении сидели у ног своих повелительниц и кидали умоляющие взоры на Импея.
— А если б я сама предоставила средства, чтобы спасти несчастных от голодной смерти? — с видимой внутренней борьбой спросила Валие.
— Приказание вашего высочества будет немедленно исполнено, как только вы дадите возможность поварам располагать достаточным количеством продуктов.
На лице Валие отражалась борьба гордости с состраданием, но, посмотрев на беспомощно лежавшую Фарад, она уступила состраданию.
— А сколько я должна заплатить, чтобы готовили достаточное количество пищи? — спросила она.
— Я думаю, что ста тысяч фунтов будет достаточно, — сказал Импей. — И если вы дадите чек на Калькуттский банк, подписанный вашими высочествами, то тяжелое положение с провизией будет немедленно устранено.
Валие взглядом дала приказание, тотчас же ей подали письменные принадлежности, и она подписала свое имя на распоряжении, написанном Импеем. Фарад сделала то же самое, и верховный судья, удостоверив их подписи, поспешно удалился. Через час несчастные женщины вкушали роскошный обед. Даже Валие при всей своей сдержанности не скрывала радости.
Но радость длилась недолго. На другой день опять подали почти пустые блюда…
