Елизавета Дворецкая - Дочери Волхова
Всю ночь Вольга почти не спал, горел от нетерпения и изнывал в ожидании счастливого дня. Когда это случится, зависело только от Дивляны и ее выздоровления, потому что себя он чувствовал вполне здоровым для новой битвы. Ему пришло в голову, что Дивляна, вероятно, нарочно притворяется больной и тянет время, чтобы не возвращаться в Ладогу. Теперь же надо предупредить ее, чтобы, наоборот, постаралась ускорить отъезд. Они в Словенске уже почти дней десять, вот-вот Домагость, утомленный ожиданием, снарядит из Ладоги новую дружину, и тогда весь замысел рухнет.
Поэтому, когда утром к нему пришла Любозвана, он обрадовался сестре в три раза сильнее.
– Послушай, Любашенька! – Вольга схватил сестру за руки и бросил неуверенный взгляд на Остряну, которая с ней пришла. – Ты можешь сходить Дивляну навестить?
– Сходить-то могу. – Любозвана тоже взглянула на Остряну. – Да будет ли толк?
– Будет, будет! Прибыня Вышеславич со мной говорил вчера…
– Вот видишь! – воскликнула Остряна, выразительно посмотрев на невестку. Молчать дальше у нее не хватило терпения, и она горячо продолжила: – А хочешь, скажу тебе, о чем он тебе говорил, а, Судиславич? Говорил, что помочь тебе хочет по-братски, по-родственному и ради родственной любви поможет тебе твою невесту вызволить от Велема Домагостича и в Плесков увезти. Так?
– Ты тоже знаешь?
– Я знаю! Я еще не то знаю! Я гораздо больше тебя знаю! Знаю, какую невесту тебе приготовили. Не Дивляну Домагостевну, а Марену саму тебе в суженые назначили!
– Ты о чем? – Вольга нахмурился.
– О том, – так же хмуро ответила Остряна. Ей не хотелось плохо говорить о своих родичах. – Никто тебе помогать невесту отбивать не собирается. Хотят… люди… совсем другого. Хотят, чтобы ты и Домагостич убили друг друга. Или он убил тебя, а за тебя уж родичи ему отомстят, с места не сходя! И что тогда будет, понимаешь?
– Да ты с ума сошла! Что ты несешь?
Вольга смотрел на нее во все глаза, и впрямь убежденный, что Вышеславова дочь повредилась рассудком. Он и раньше знал, что нрав у Остролады нелегкий и доброго слова от нее не дождешься, но убийствами она еще никогда не грозила!
– Что ты мне за басни сказываешь? Убили друг друга! Кто кого должен убить? Сон тебе, что ли, такой привиделся?
– Сон, сон! – Остряна закивала, многозначительно округлив свои большие серые глаза, – дескать, хочу успокоить дурачка. – Я знатная сновидица у нас, даже в Перынь просят меня идти жить, да не хочу… Так и привиделось мне, будто Прибыня нарочно тебя ведет Домагостича догонять, чтобы там он тебя в драке за невесту убил. А Домагостич не справится – помогут, стрелой с берега достанут, и разбирай потом, чья была стрела, – продолжала она, повторяя слова своего хитромудрого отца. – А как падешь ты на сыру землю, сокол сизокрылый, и как закатятся твои очи ясные, тут Прибыня с братьями за родича встанут стеной – зарубят Домагостича либо застрелят, как Перун даст. Дивляна у нас останется, потому как вся дружина ладожская там же поляжет. Зато Плесков с Ладогой воевать начнут, и будут биться-ратиться, пока хоть где мужики живые останутся. И никого сильнее нас, словеничей, не останется. То ли не хорошо? Вот такой сон мне привиделся.
– Что она говорит? – Вольга встревоженно посмотрел на сестру. – Любаша! Что вы вдвоем затеяли?
– Мы вдвоем затеяли спасти головушку твою бедовую! – Любозвана вздохнула и боязливо оглянулась на дверь, не войдет ли кто. – А она правду говорит. Задумали погубить тебя… лихие люди.
– Да кто?
– Кто, кто… – Любозвана страдала, но не могла вслух обвинить в таких коварных замыслах собственного мужа и свекра. – Кто тебе предлагал невесту отбить?
– Кто? Да муж твой, сестра, Прибыслав Вышеславич!
– Ну, а что ж тогда спрашиваешь?
Уклончивые ответы, как ни странно, отчасти помогли делу: отчаявшись добиться толку, Вольга отвернулся от обеих «сновидиц», сел на лавку, сжал голову руками и начал думать. Прибыня хочет его убить… Вернее, устроить так, чтобы его убил Велем… А что, в этом-то ничего невозможного нет: Вольга и сам был готов убить того, кто вырвал из его рук любимую невесту, почти жену… Его искорку…
Правда, его жажда убийства была из тех, о которых много говорят, но до дела никогда не доводят. Он еще помнил, как они с Велемом вместе бились против русинов Игволода Кабана, помнил, что сын Домагостя приходится Дивляне родным – и любимым – братом, и его смерти она, конечно, не обрадуется. А главное, при любом исходе дела это приведет к долгому кровавому раздору между Ладогой и Плесковом.
А к тому же… Дивляна! Вольга похолодел от ужаса, подумав, что в драке, да еще драке на реке, девушка может пострадать. Мало ли… стрела шальная, или в воду упадет, а вылавливать будет всем недосуг… Нет! Вольга затряс головой. Даже ради будущего счастья с Дивляной он не может подвергнуть угрозе ее жизнь. О чем он раньше думал? Когда говорил с Прибыней… когда вообще решился на этот дурацкий побег! Голову, что ли, дома у батюшки забыл?
Вольга закрыл лицо руками и крепко потер глаза. У него словно прояснилось в голове, и он разом понял, что натворил и что еще собирался натворить. Слава богам, Перун дал случай сообразить вовремя, пока причиненное зло не стало непоправимым.
– Она знает что-нибудь об этом? – Вольга поднял глаза на Остряну и Любозвану, и даже в полутьме избушки было видно, как вдруг посмурнело его лицо. Он словно стал старше на несколько лет.
– Если знает, то не от нас, – ответила Остряна.
– Мы ничего ей не говорили, – добавила Любозвана.
– И не нужно ей ничего знать. – Вольга покачал головой. – Даже и не думать… А вдруг с ней что случится? Но что же теперь мне делать-то? Как я Прибыне скажу, что передумал? Он решит, что я заробел! А я сам бы хоть к волкам в пасть ради нее кинулся, я за нее боюсь!
– Поумнел, смотрю! – насмешливо одобрила Остряна. Вольга бросил на нее недовольный взгляд. – А братцу Прибыне ничего говорить не надо. Мы тут подумали…
Она посмотрела на Любозвану. В другой раз Вольга расхохотался бы при мысли, что девка с косой и беременная молодуха «подумали» о том, как предотвратить битву, смертоубийство и будущую войну между племенами, но теперь промолчал.
– Если он будет знать, что ты отказался с Домагостичем биться, то иное что-нибудь устроит, – продолжала Остряна. – Мы, Словеничи, упрямые: уж если что задумали, то своего добьемся. Батюшка любит говорить: рада бы курица нейти, да за крыло волокут. Ты откажешься – без тебя обойдутся, а сделают по-своему. Лучше ты молчи, а сам ночью, до срока, бери свою дружину и гребите отсюда на Шелонь. Домагостич восвояси уедет, не станут же они за вами обоими в разные стороны гнаться! Люди кругом не слепые, увидят, что ты на Ильмере, он на Волхове, а потом как-то взяли и подрались и оба головы сложили! Глядишь, и обойдется. А Домагостича я сама предупрежу.
