Елена Арсеньева - Любовные чары
– Это еще почему?
И тут Марина, торопясь и волнуясь, словно бы вновь переживая случившееся, поведала обо всем, что случилось после того, как Джессика и Десмонд обвинили ее в убийстве Урсулы. О своем бегстве из замка, о поисках Флоры, мерзких признаниях Хьюго и Линкса, мужестве Джаспера и спасительном появлении Десмонда. И когда она закончила рассказ словами: «И Линкс рухнул наземь рядом с Хьюго!» – раздался пронзительный, нечеловеческий вой…
И тут Марина почувствовала, что силы ее на исходе. Сгущались сумерки, и выдержать ночь в соседстве с Джессикой она не сможет. Ненависть – истребляющий яд. Ее обжигающее дыхание губит все живое вокруг, и Марина всерьез опасалась, что задохнется в ее тлетворных миазмах, заполняющих эту обитель смерти. Именно сейчас следовало пустить в ход то последнее оружие, которое даровала Марине судьба, последнее средство к спасению. К свободе или к смерти.
У нее дрожали ноги, когда она вновь приблизилась к Джессике. Но в сраженье бросаясь, назад не смотри! А потому она протянула к лицу пленной Джессики руку, в которой был зажат найденный нож, и подождала, пока полубезумный взгляд той не сосредоточился на нем.
– Ты не убьешь меня! – прокаркала Джессика. – Без меня тебе отсюда не выбраться. Если я умру – ты тоже умрешь.
– Это так, – покладисто согласилась Марина. – А если умру я – умрешь и ты. Только смерть у нас будет разной. Очень разной! Мгновение боли для меня и долгие часы мучений для тебя. В полнейшем одиночестве.
– Ты не решишься убить себя! – запальчиво выкрикнула Джессика.
– Пока мучения не станут невыносимыми, да. А потом… мои мучения прервутся, твои же будут длиться и длиться… – тихо закончила Марина.
Джессика зажмурилась и так резко помотала головой, что ее всклокоченные каштановые кудри заметались по полу:
– Нет! А если хочешь испытать мою стойкость – испытывай!
Марина глубоко вздохнула, моля господа укрепить ее. Вот он, решающий миг!
– Какие у тебя красивые волосы, Джессика, – сказала она тихо. – Какой чудный каштановый цвет.
Джессика замерла.
– Ты слышала, что волосы у умерших людей еще какое-то время продолжают расти? – спросила Марина. – У нас в Бахметеве был один случай. В деревне жила необычайно красивая женщина. Черные глаза и волосы черные… Все знали, что ей уже немало лет, однако мужики на нее заглядывались, но… сторонились. Шел слух, будто она ведьма, которая по ночам обращается в черную кошку. Так ли, нет – никто не знал доподлинно. И вот женщина умерла. Ее похоронили, и начались в деревне всяческие беды. Позвали знахаря, и он сказал: так, мол, и так, люди добрые, все ваши беды от того, что не соблюли старинного завета – не проткнули ведьмино сердце осиновым колом, она после смерти и насылает на вас невзгоды. Тогда деревенские завострили кол осиновый, пошли всем миром на кладбище, отворили ведьмину могилу и…
– И что? – с живейшим интересом спросила Джессика. – Она лежала там как живая, с румянцем на лице? Тление не коснулось ее, да?
– Нет, – взглянула Марина снисходительно. – Лежали в могиле одни кости, ведь семь лет уже миновало. А отросшие волосы… Они были не черные! Не черные, а какие-то не то рыжие, не то русые. Ведьма-то их, оказывается, красила! И вот что я скажу тебе, Джессика… – Марина перевела дух и пустила наконец свою последнюю, заветную стрелу: – Когда-нибудь, через много лет, нас найдут здесь. Мы будем лежать рядом, и ничего не останется от нашей нынешней красоты и молодости. Только волосы. Мои – золотые. И твои – каштановые. Наполовину. А наполовину белобрысые!
Джессика уставилась на нее неподвижными, расширенными глазами. Молчание длилось, длилось… Марине уже показалось, что она промахнулась, и вдруг Джессика забила головой по полу, завертелась… И закричала – так пронзительно, что у Марины зазвенело в ушах:
– Нет! Выпустите меня отсюда! Черный камень нажми и одновременно на третий от него слева! И ногой – на третью плиту! Трижды! Скорее! Не хочу умирать!
Итак, стрела все же нашла свою цель.
31 июля
Черный камень! Об него Марина вчера ногти обломала, смутно чувствуя, что неспроста он вставлен в стену. Надо думать, много лет назад бился возле него и сэр Брайан. Но тщетно. Ведь сколько движений надо проделать, чтобы привести в действие роковой механизм! Черный камень, и третий слева, и третья плита – трижды…
Когда Марина исполняла все это, у нее дрожали руки и подкашивались ноги. А вдруг не сработает… Вдруг Джессика солгала, напутала, в безумии выкрикнула первое, что пришло в голову…
Тихий скрип, раздавшийся в стене, показался ей мелодичней любой музыки. С воплем Марина схватилась за часть стены, которая начала поворачиваться вокруг своей оси, отворяя узкий темный проем, – как вдруг что-то белое, пушистое метнулось ей в ноги, запрыгало, вцепилось когтями в платье, замяукало… А через мгновение – о господи, невозможно поверить! – сильные руки стиснули ее плечи и громкий крик: «Марион!» – потряс ее до глубины души.
Десмонд! Десмонд обнимает ее, и Макбет прыгает вокруг как сумасшедший, взвиваясь в воздух, мягко падая на лапы, и мурлыча, и мяуча, и подвывая.
– Макбет… – пролепетала Марина, не соображая, что говорит, но тотчас всякие мысли исчезли из ее головы, потому что губы Десмонда прижались к ее губам.
– Марион! – Тяжело дыша, Десмонд целовал ее лоб, глаза, снова приникал к губам, лихорадочно ощупывая ее тело, словно желая убедиться: это она, она снова с ним, но никак не мог в это поверить. – Марион! О господи!
– Десмонд, ты нашел меня… – шептала она как в бреду.
– Я чуть не умер… Думал, ты сбежала от меня… ненавидишь… – бессвязно бормотал Десмонд. – Но я не мог поступить иначе, хотел уберечь тебя и во всем соглашался с Джессикой. Я послал Сименса, чтобы он увел тебя из твоей комнаты…
– Сименса? – с трудом собирала разлетавшиеся мысли Марина.
– Да, да! – Он снова покрыл ее лицо тысячей поцелуев. – Неужели ты думаешь, что я мог причинить тебе вред? Да я бы всю кровь по капле отдал за тебя! Только ревность… мучила меня! Я не мог поверить, что ты полюбила меня.
– Я тоже, – изумленно шепнула Марина, с силой обнимая его.
– Только ты, одна ты! – горячечно бормотал он. – Я уже собрался ехать искать тебя в Брайтоне, в Лондоне, в России! Если бы не Макбет… Я думал, он спятил – бросался на стену под картиной, драл ее когтями и кричал так, что волосы становились дыбом. И тогда я впервые разглядел, что нарисовано на той картине, и подумал… Послал Сименса за работниками с ломами и кирками, а сам принялся ощупывать стену – и вдруг ты!
Какая-то пелена затягивала утомленное сознание Марины, для которого оказалась непомерно огромной радость внезапного возвращения от смерти – к жизни, от унылой безнадежности – к любви и счастью… И вдруг ее словно молния пронзила: Джессика!
