Стефани Лоуренс - Неуловимая невеста
К тому же идет густой снег. Мы не можем носа высунуть за двери, и придется провести весь день в доме.
В моем случае — за осторожными расспросами дам.
Э.».
К середине дня, когда Леонора и Клэрис проскользнули в малую гостиную и, смеясь, бросились на диваны, Эмили узнала все, что хотела и даже больше того.
— Ваши дети восхитительны, — заявила она с сияющей улыбкой.
Леонора тоже улыбнулась:
— С этим мы спорить не будем, поскольку помешаны на своих крошках. И все же я рада, что они прилично себя вели.
Клэрис вальяжно махнула рукой:
— Все, что необходимо, чтобы их очаровать, — это заговорить об обезьянах. Калеб и Роберт уже обсуждают, как уговорить Джека купить им мартышку. Но у меня нет ни малейшего желания иметь в доме что-то подобное.
— Совершенно верно, — согласилась Леонора. — Кстати, у меня уже трое детей. А вы говорили с Гаретом, сколько малышей хотите?
— Я сказала «много», потому что сама из большой семьи, — сообщила Эмили, но тут же нахмурилась. — В отличие от Гарета. Он был единственным ребенком.
— Это ничего не значит, — возразила Леонора. — Тристан тоже был единственным ребенком, но считает, что мы должны иметь как можно больше ребятишек.
— У меня трое братьев, — сообщила Клэрис, — и я все гадала, как смирится Джек с непрерывным шумом, но, похоже, ему все это очень нравится, и детский гомон в его ушах звучит музыкой.
Они рассмеялись и продолжали болтать, расспрашивая Эмили о Гарете и о том, чего она ожидает от их брака. Типично женский разговор, именно то, в чем так нуждалась Эмили.
К тому времени как прозвучал первый гонг и все трое отправились переодеваться, она уже многое узнала о тонкостях супружеской жизни.
Доркас достала второе вечернее платье. Одеваясь, Эмили болтала с горничной о домашних делах.
Потом она уселась на табурет перед туалетным столиком и, пока Доркас расчесывала и укладывала ей волосы, снова задумалась о том, что занимало ее больше всего. Может, Гарет не уверен, что желает такого же брака, как она. Что ни говори, а он — воин, который много лет провел вне общества, и может иметь иное мнение.
Им нужно сесть и поговорить, но когда?
Нужно дождаться, пока они окажутся в относительной безопасности. А пока она постарается лучше разобраться в своих мечтах и планах. Найдет самые верные слова, чтобы описать все, чего хочет, все, что должно быть у них.
— Ну вот. — Доркас поправила узел волос на затылке Эмили и отступила. — Теперь вы выглядите как полагается. Но предупреждаю, если мы останемся здесь надолго, у вас кончатся вечерние платья.
Позже, ложась в постель, Эмили представила реакцию окружающих, появись она в наряде, который бегум тунисского бея считала вечерним.
При мысли об этом она улыбнулась: даже сейчас сложно поверить, что у нее хватило мужества надеть возмутительно неприличное платье.
Гарет, войдя в комнату, нашел ее в задумчивом настроении.
— Пенни за твои мысли, — пошутил он, укладываясь рядом.
Она бросилась в его объятия и припала головой к мужскому плечу.
— Я сейчас подумала, что делала за границей многое из того, на что никогда не решилась бы в Англии. Неужели теперь растеряю всю свою храбрость?
Он ответил медленной и теплой улыбкой.
— Невозможно. Храбрость в твоем характере. Ее невозможно потерять. А приспосабливаться к правилам общества, зная и понимая, что можешь и чего не можешь делать, не рискуя подвергнуться остракизму, — это сила, а не слабость.
— Я не думала об этом в таком смысле, — тоже улыбнулась она.
Гарет смотрел ей в глаза, но было слишком темно, чтобы увидеть, что в них. Видеть ее в таком настроении было ново для него, но это интриговало еще больше.
Похоже, ее устроит такая супружеская жизнь, как у Джека и Клэрис, Тристана и Леоноры. У него не было никаких знаний о современном браке, но такие отношения, как у этих четверых, ему подходят. Более того, он вполне представлял такие отношения между собой и Эмили, но не знал, что для этого сделать, на чем основан такой союз.
— Я… — начал он и замолчал.
Что он скажет? Что хочет того же, что есть у Джека и Клэрис?
Но они не Джек и Клэрис.
И Гарет не был уверен, что Эмили любит его безоглядно. Он рвался вперед, спотыкаясь и падая, спеша приковать ее к себе, узнать, чем еще может привлечь ее, не произнося тех трех слов, которые она так жаждала услышать.
Запустив руки в шелковистый водопад волос, он уложил ее на спину. Но Эмили уперлась ладошками ему в грудь.
— Что ты собирался сказать?
Гарет покачал головой:
— Позже.
Когда он сам все поймет. Когда найдет подходящие слова.
Она открыла рот, но прежде чем успела продолжить расспросы, он ее поцеловал.
Схватил в объятия и увлек в страсть, в огонь, который так легко вспыхнул, в водоворот их желаний.
Здесь, в этом мире, все было так просто, так достижимо. В этом мире он знал, как заставить ее стонать и молить… знал, что она любит.
Чего хочет.
И он постарался дать ей это… и больше. Показать то, что не мог выразить словами.
Эмили извивалась под ним, и перед глазами все кружилось, а ощущения накатывали волнами, разбивающимися о причал. В прошлую ночь она была главной и правила бал. Теперь настала его очередь.
И он доводил ее до пика, настойчиво и неуклонно вел по длинной, мучительной и новой тропе, боготворил и поклонялся ей.
Под его руками она чувствовала себя драгоценным сокровищем. Богиней. Особенно когда он развел ее бедра и поцеловал там, чтобы свести ее с ума. Чтобы уносить все выше. Чтобы она самозабвенно царапала ему спину, заходясь в безмолвном крике.
Но тут его жесткие ладони погладили воспаленную кожу, требуя и обещая одновременно. Он поднялся над ней, развел бедра еще шире и скользнул во влажную глубину.
Властно. Непреклонно.
Ощущение этой плоти, заполнившей ее, было невероятным.
Гарет вышел и снова вонзился еще глубже, с еще большим пылом.
Она слепо провела руками по мощной спине, обняла его еще крепче и поймала ритм этого прихотливого безымянного танца.
Их соединенные тела напрягались, стремясь к единственно возможному выходу.
Он врезался в нее последний раз, сильно, глубоко, и она взорвалась.
И упала. С обрыва. Разбитая и счастливая. Охваченная неописуемой радостью.
И услышала прерывистый стон.
Сдавшись неизбежному, он обмяк на ней, едва не раздавив тяжестью.
Эмили с улыбкой прижала его к себе, наслаждаясь послеощущениями экстаза.
«17 декабря 1822 года.
Моя спальня в Маллингем-Мэноре.
