Тадеуш Доленга-Мостович - Счастье Анны
В дверях стоял слуга:
— Прикажете подавать?
— Что? — очнулась она.
— Уже девять. Ужин готов.
— О нет, я не буду есть.
Слуга онемел.
— Убери со стола, Ян. Я не буду есть.
— Вы не заболели, упаси Боже, вы плохо себя чувствуете?
— Да, голова у меня болит.
— Может, принести порошок? А может, вы бы все-таки съели что-нибудь легкое? Омлет с вареньем? А может, хотя бы чай с печеньем?
Она решительно отправила Яна. Как она могла есть в такую минуту! Она не была голодна, не могла быть голодной, хотя охотно съела бы ужин… Даже очень охотно. С обеда ничего во рту не держала. Нельзя же считать несколько микроскопических овсяных печений, съеденных у пани Щедронь. Но как можно думать вообще об этом сейчас!
Он, наверное, тоже сейчас сидит одинокий и мечтает о ней. Вероятно, тоже старается представить себе ее, угадать, что она чувствует, о чем думает. Какой у него был глубокий голос, когда он говорил: «Я люблю вас»!
Разумеется, с зарождения земли эти слова повторялись уже тысячекратно, но вряд ли звучало когда-нибудь в них столько настоящего чувства…
Гостиная была определенно велика для ее состояния сосредоточенности. Совершенно уединенно она может чувствовать себя только в темноте, в постели, плотно закутавшись одеялом.
Она прошла в ванную, умылась и быстро легла в постель. Прикосновение гладкой холодной простыни и тихое тиканье часов — и вот она наедине со своими мыслями, а скорее — с мечтами.
Пройдет еще несколько дней, и они обручатся. Отцу, наверное, он очень понравится. Настоящий мужчина. Отец, когда был молодой, напоминал его манерами и улыбкой. Надо признаться, что Хенрик красив. Такого мужа найти нелегко. Все подружки будут завидовать ей. Свадьба, конечно, не должна быть шумной. Он будет в пиджаке, а она в таком сером костюме, в каком была княжка Йорка весной в Арцахоне. К этому обычный фетр с тонким темно-красным шнурочком и серые туфельки на средних каблучках. Рядом с ним она будет выглядеть еще меньше, но это как раз хорошо. Прямо из костела они поедут на вокзал. «Ну да, — вспомнила она, — но ему же нужно будет переодеться!»
Собственно, об этом уже подумает мама, она ведь такая предприимчивая. А после возвращения из путешествия (потому что путешествие должно быть обязательно!) они лучше всего поселятся на хуторе Сташица. Купят себе такой домик с холлом и лестницей, с большой ванной и застекленным потолком, как у Толи Ржеусской, только с матовым стеклом, потому что оно дает более приятный свет. И каждый день по утрам она будет сама готовить ему все для ванны, для бритья, готовить одежду. Сама будет выбирать на каждый день костюм, галстук и рубашку. Он должен выглядеть всегда как с обложки журнала. Она будет вставать на полчаса раньше… Боже, как это будет замечательно!
А вечером они будут целоваться. Много, очень много, и она будет сидеть у него на коленях…
«Но все это можно делать и не выходя замуж, — подумала она, — так, как у Линдсея. Нет, это не совсем то. О, совершенно иное!»
И сама удивилась. Ведь он же не просил ее руки, не сказал, что хочет жениться на ней. А любить можно и так. Почему же тогда не пришло ей в голову, например, пофлиртовать с ним?
Она рассмеялась: Хенрик и флирт. Нет. Он действительно ее любит! Если бы не любил, никогда бы ей этого не сказал, а флирт, что это вообще такое — флирт?! Какое это счастье? Она будет называть его полным именем, без сокращений: Хенрик, мой Хенрик, мой драгоценный Хенрик! Она с размаху обняла подушку и прижала к себе.
И вдруг она почувствовала что-то весьма непристойное, что-то оскорбляющее возвышенное состояние ее чувств. Это был обычный голод. Ужасно хотелось есть.
В ящике рядом, к счастью, была коробка шоколадок. Она достала ее и ела одну за другой без раздумий и без разбора. Какая это замечательная вещь, шоколад! Съела и вздохнула с облегчением.
«Удовлетворение животных инстинктов», — Буба усмехнулась наперекор немного себе, а немного пани Щедронь, затем завернулась в одеяло и уснула.
ГЛАВА 7
Это был, пожалуй, единственный случай в жизни Анны, когда ее подвели интуиция и первое впечатление.
Принятая на место Бубы Костанецкой панна Стопиньская понравилась не только заведующей, но и всем сотрудникам. Буба, сдавая своей преемнице книжки и ведомости экскурсий по стране и объясняя подробности, сказала вполголоса, но так, чтобы стоявшая рядом Анна могла услышать:
— Пани Лещевой вы очень нравитесь, и я уверена, что со временем вы подружитесь.
— Хотелось бы это заслужить, — серьезно ответила панна Стопиньская.
Она была сосредоточенной и жесткой, но на ее лице светилась милая улыбка и разновидность любезности, несколько шероховатой, однако, казалось, искренней. В «Мундусе» никто ничего о ней не знал, и никто тогда, конечно, не предполагал, что в бюро и вообще в фирме она может сыграть какую-нибудь роль. Она активно приступила к выполнению обязанностей и уже спустя два дня попросила Анну добавить ей работы, так как ей нечем заняться. Работала она действительно быстро и четко, легко ориентировалась во всем, при этом не тратила времени на разговоры и даже не пользовалась предоставленным ей каждый второй день перерывом на обед.
— Я беру с собой второй завтрак, — ответила она, когда Анна спросила о причине отказа, — а домой незачем возвращаться.
— Вы живете одна?
— Да, почти одна, — сдержанно усмехнулась она и склонилась над бумагами.
Она обладала тем тактом, который встречается у лиц, происходящих из не очень культурной среды, но благовоспитанных, умеющих держать себя с посторонними людьми. Одевалась она очень скромно. В совершенстве знала французский и немецкий, но на обоих этих языках говорила с сильным акцентом, что, однако, не мешало ей выполнять свои функции в «Мундусе». Она ни с кем не сближалась. Анна не собиралась углублять свои отношения с ней, но и панна Стопиньская вовсе не старалась с ней сближаться.
