Шерри Джонс - Четыре сестры-королевы
– Без меня Людовик никогда не вернется, – говорит Маргарита. – Он умрет, сражаясь за Иерусалим, даже если у него в войске останется лишь один рыцарь. – Она смотрит на Беатрису. – Как вполне может случиться после сегодняшних событий.
На плечи Беатрисы наваливается чувство вины, но она его стряхивает:
– Чего ты от нас хочешь? Чтобы мы остались и продолжали бесполезную войну за чужие земли, когда в Провансе зреет бунт? Мы должны оставить нашего малолетнего сына на Кипре ради мятущейся души короля?
– Вы бросаете нас на гибель! – У Маргариты опускаются руки. – Мы же сестры. Я думала, это что-то значит для тебя.
– Значит – и больше, чем ты можешь вообразить. Но не все.
– Дело в Карле.
Беатриса смотрит в сторону. На самом деле она бы здесь ненадолго задержалась в надежде уговорить сестру отправиться вместе с ними, но Карл отказался. «Иерусалим потерян, – сказал он. – Нам нужно возвращаться домой, а то останемся и без Прованса. А Прованс я терять не хочу».
– Черт бы побрал его эгоизм! – Беатриса вздрагивает, удивленная внезапным криком Маргариты. – Карлу наплевать на всех, и на тебя тоже, а на меня и подавно. Мне жаль тебя: вышла замуж за такое чудовище.
– Как ты смеешь так говорить о моем муже? Придираешься к Карлу, а могла бы те же самые претензии предъявить себе.
– Например?
Спровоцировав сестру на спор, Маргарита успокаивается, к ней возвращается ее практицизм. А Беатриса хочет причинить ей боль и кричит:
– Ты когда-нибудь думала обо мне? Ты и Элеонора – как две жемчужины в устрице! Все говорите о семье, а сами набрасываетесь на меня, потому что папа любил меня больше.
– Он не любил тебя больше. Ты была его забавой, когда я и Элеонора покинули дом.
– Он говорил не так. – Беатриса подавляет слезы. – Он много раз мне повторял, что я его любимая дочь. Он говорил: Бог приберег лучшее напоследок. Потому папа и оставил Прованс мне.
– Он оставил Прованс тебе, так как знал, что иначе никто не возьмет тебя замуж.
– Что ты хочешь сказать?
Маргарита пожимает плечами:
– Бог столько красоты вложил в Санчу, что тебе осталось немного.
– Ах, ты была когда-то красивее меня? – смеется Беатриса. – Судя по всему, горькие годы при французском дворе сделали свое дело.
– Зато ты ничего не знаешь о трудностях, тебя баловали всю жизнь.
– Это меня баловали? А кто самая могущественная королева в мире, поднявшая шум, потому что, видите ли, не получила по папиному завещанию того, что хотела? – Она вдруг поняла, что Карл никогда не отдаст Тараскон Маргарите. Боже, как она могла обещать ей такое? – Как же тебя избаловали, что ты требуешь отдать тебе Тараскон, когда, кроме Прованса, у меня ничего нет?
Страх, как ковш холодной воды, обдал лицо Маргариты. Ее сестра хочет снова над ней посмеяться. Чтобы знала, как нападать на Беатрису Прованскую.
– Мы все уже решили, – говорит Маргарита. – Не будем больше обсуждать Тараскон.
– Решили? Думаешь поймать меня на слове?
Маргарита округляет глаза:
– Конечно, ты уже подарила мне Тараскон.
– Что? – Беатриса делает удивленный вид. – Извини, не понимаю, о чем это ты.
– Когда ты родила Бланку, то сказала, что я могу получить Тараскон.
– Вот как? Наверное, я бредила. Как же я могу отдать Тараскон, не посоветовавшись с Карлом?
– Ты дала обещание! – Исступленные глаза Маргариты наполняются слезами. – Ты не можешь взять свое слово обратно!
Беатриса пожимает плечами. После всего сказанного сестрой ее уже ни капли не волнует, что о ней подумают.
– Не требуй от меня соблюдать обещание, данное под давлением.
– Сука! – Маргарита хватает первый попавшийся предмет – миниатюрную каменную статуэтку Девы Марии – и швыряет в сестру. Фигурка ударяется в дальнюю стену и со стуком падает на пол. – Я знала, что ты не сдержишь слова. Я говорила, что ты будешь несчастна с Карлом? Беру свои слова обратно. Вы очень похожи и прекрасно подходите друг другу. И вместе попадете в ад.
– Кто тут говорит про ад? Ты только что швырнула в стену Деву Марию.
– И как жаль, что не попала в цель, – с приглушенной угрозой замечает Маргарита. – Но я говорила не про жизнь после смерти. Я хотела сказать, что заставлю тебя страдать в этой жизни.
– Интересно посмотреть на твои попытки. – Беатриса старается говорить легким тоном.
– Я не только попытаюсь, сестренка. Увидишь. Я недаром прожила все эти годы с Бланкой Кастильской, кое-чему научилась.
– Ты не можешь мне навредить. – В голосе Беатрисы слышна неуверенность.
– Скоро мы это выясним. – Маргарита уже уходит, но останавливается и оборачивается: – Ты еще кое-что сказала, когда рожала и схватила меня за руку, боясь умереть. Помнишь? Ты сказала, что никогда не чувствовала себя одной из нас, настоящей савойской сестрой. И никогда не почувствуешь.
Маргарита
Ветерок
Акра, 1252 год
Возраст – 31 год
Только не улыбаться! Маргарита наклоняет голову и закрывает глаза. Рядом с ней на своем троне плачет Людовик.
– Ma mère! Господи, забери и меня тоже.
Вот бы Бог был джинном из лампы, как в сарацинской сказке, и выполнял любое желание! Она тут же гонит эту мысль: без короля во Франции не может быть и королевы.
Маргарита поворачивается, чтобы посмотреть на него, отца пятерых ее выживших детей и одного еще не рожденного, на того, ради кого она осталась в этой Богом забытой земле. Когда Людовик, стеная, падает на пол самым некоролевским образом, что-то словно щелкает внутри ее. Больше ждать нельзя.
– Помогите королю дойти до часовни, – командует она стражникам, которые бросаются отдирать Людовика от пола.
Когда они уходят, она пытается вызвать в себе скорбь. От нее будут ожидать рыданий.
Бланка Кастильская умерла, ее сердце замерло, несомненно, оттого, что ему не было применения. Во Франции нет правителя – теперь Маргарита и Людовик должны вернуться в Париж. Домой. Она думает о Лу-Лу, уже десятилетнем; когда она видела его в последний раз, ему было четыре. Воспитываться королевой-матерью – такой судьбы Маргарита не пожелала бы и чужим детям, не говоря о ее собственных. Она думает об Изабелле, своей единственной дочери. Ей теперь тринадцать, уже стала девушкой без влияния матери. «Сохрани их, Пресвятая Богородица, пока я не вернусь». Один рыцарь наблюдает за ней, явно удивляясь ее безмятежности, когда муж повержен скорбью. Королева встает и идет в часовню.
Людовик, как и ожидалось, скорчился на полу, словно защищаясь от ударов, и бьется головой о плиты, как в сарацинской языческой молитве. Конечно, такое проявление чувств неуместно; слуги уже посмеиваются над его бичеванием и струпьями на спине и груди от власяницы, которую король теперь носит постоянно. Однако после фиаско в Мансуре и потери тридцати тысяч солдат никакое наказание не будет для него слишком суровым, никакая епитимья излишне строгой. Маргарита опускается на колени рядом с ним:
