Элизабет Чедвик - Лавина чувств
От этой нежной, чарующей мелодии все замерли, наступила тишина. Его шерстяной капюшон заполнил легкий запах летних трав и лепестков розы. Резко повернувшись, он вцепился обеими руками в чье-то стройное тело, запах жаркого солнечного лета усилился. Но прежде чем он смог предположить, кто это, его жертва сама сорвала с него капюшон и, встав на мыски, поцеловала в губы.
Раздались громкие возгласы приветствий и оглушительный свист. Роберт скорчил обиженную гримасу.
Линнет и Джослин еще раз заглянули друг другу в глаза и, улыбнувшись, поцеловались на радость улюлюкающей толпе.
Он говорил: «Дорогая, не бойся,
А просто доверься мне.
Сила любви, посланная сверху,
Меня не вдохновляет.
Нельзя получить облегчение без страданий,
Как подсказывает мне любовь.
Нам следует слушать свой внутренний голос,
Ощутив тепло наших тел».
Покраснев, смеясь и чувствуя легкое головокружение от выпитого меда, Линнет повисла на муже, осыпая его поцелуями. Она повалилась на постель, и он заметил, что ее глаза загорелись страстью и надеждой на то, что сегодняшняя ночь разрушит преграду, разделившую их за два последних месяца.
С тех пор как она едва не умерла от тифа, Джослин очень сильно изменился, но не по отношению к Роберту — он по-прежнему обожал мальчика. В целом связь между ним и ребенком стала даже еще прочнее. Перемена, происшедшая в нем, касалась только их обоих. Он обходился с ней как-то слишком осторожно, совсем как тогда, в Лондоне, когда он являлся простым наемником, несшим свою невеселую службу, а она считалась особой высокого происхождения, недоступной для него. Время от времени Линнет замечала пристальный изучающий взгляд мужа. Выражение его лица в эти мгновения казалось ей каким-то озадаченным и хмурым, но, когда она спрашивала, что случилось, он лишь качал головой и улыбался, притворяясь, что ни о чем не думает. И она предпочитала не настаивать.
Но сегодня Джослин словно сломал свою скорлупу, вырвался из своего уединения, его глаза сверкали от смеха и желания. Что бы его ни беспокоило, теперь наконец все исчезло, и как бы ей хотелось, чтобы навсегда. Линнет сбросила платок. Встряхнув косами, наклонилась, позволяя мужу вдохнуть их цветочный аромат, и осторожно, мимолетно коснулась его губ своими. Джослин погрузил руки в тяжелые пряди ее волос, а затем медленно провел ими вдоль всего тела.
Внизу, в гостиной, где все еще продолжался праздник, слуги отплясывали под языческую музыку, в которой не было ничего общего с христианством.
Обнаженная, Линнет стыдливо прижалась к телу Джослина, предлагая ему свою грудь, ивовую стройность своих бедер, мягкий холмик ниже ее живота. Он склонился над ней, и она прогнулась, готовая принять его, закрыв глаза и сгорая от желания. Но пауза затянулась, и ожидание становилось невыносимым. Внезапно Линнет почувствовала, что ей стало холодно. Джослин тихо пробормотал какое-то ругательство, повернулся и лег на спину.
Линнет испуганно открыла глаза и посмотрела на него.
— Что случилось? — Она пыталась заглянуть в глаза мужа. Только минуту назад он горел от нетерпения, а теперь выглядел таким вялым и холодным.
— Ничего, — хрипло проговорил он. — Я устал и выпил слишком много меда.
Линнет не сомневалась, что он лишь уходит от ответа, чего-то боясь. Она не верила, что муж вот так бы оставил ее, да еще в самый решительный момент. Она опять попыталась заглянуть ему в глаза, но Джослин упорно избегал ее взгляда и молча смотрел на голубой потолок с нанесенными на нем серебристыми звездами.
Ее сердце сжалось от боли. Чувствуя, что слезы вот-вот хлынут из глаз, Линнет встала с кровати и пошла за гребнем, чтобы расчесать волосы и заплести косы на ночь. Тем самым гребнем из полированного бука, который Джослин привез ей из Ноттингема. Перламутровая инкрустация засверкала, словно радуга, когда она подняла его и провела по волосам. Джослину когда-то нравилось самому расчесывать ее, но сейчас она просто боялась попросить его об этом.
Быстро подвязав косы лентой из мягкой кожи, Линнет вернулась к постели. Муж по-прежнему лежал на спине с закрытыми глазами.
— Я что-то не то сделала? — спросила она сдавленным голосом. — Ради бога, скажи. Лучше бы ты избил меня, чем это молчание!
Казалось, прошла целая вечность, и Линнет подумала, что он уже совсем не собирается отвечать. Видимо, то, что его беспокоило, настолько глубоко засело в его сердце, что он боялся открыть ей это, но, наконец повернувшись к Линнет, Джослин открыл глаза.
— Раймонд де Монсоррель, — устало произнес он. — В этой самой комнате, на этой кровати.
Линнет почувствовала, что ей не хватает воздуха, словно он действительно ударил ее чем-то тяжелым по голове, и на мгновение все в комнате закружилось. Ей почудилось, что она вот-вот упадет в обморок. Она закрыла лицо руками. В груди защемило.
— Кто тебе сказал? — ее голос еле звучал.
— Точнее, кто еще знает? Предполагаю, что это хорошо охраняемая тайна, раз в самом замке я ни разу не слышал таких слухов. — Джослин почувствовал, как возвращается его головная боль. — Ты сама себя выдала, когда бредила в лихорадке. Нет, не так, — мрачно поправил он себя, — ты мне все это показала, — голосом умоляя его ничего не делать, но одновременно резво предлагая ему свое тело. А потом ты сказала, что это очень опасно, и предложила удовлетворить его похоть как-то по-другому, как именно, ты не уточнила, но можно легко догадаться.
— Боже мой, — прошептала Линнет, потупив голову и дрожа всем телом. — Я думала, все закончилось, похоронено. Если бы я могла что-нибудь изменить, клянусь, я бы пошла на все.
— Значит, это правда? — Он стиснул зубы. — Я хотел спросить тебя об этом раньше, но пока ничего не знал, то по крайней мере мог держаться за надежду, что все это просто горячечный бред.
Линнет теребила в руках накидку, словно надеясь порвать ее от отчаяния.
— Да, я спала с ним, — сказала она, захлебываясь слезами. — Он вел себя так нежно со мной, в отличие от Джайлса. Я… я полагала, что действительно интересую его, но все, чего он желал, это доказать Джайлсу, что он лучше него во всем и может пользоваться даже его женой, лишь поманив ее пальцем.
— Ты любила его, потому что он казался тебе нежнее мужа?
Линнет не сразу смогла ответить.
— Да. То есть, нет… Я уже не помню. — По ее спине прокатилась волна озноба, когда она заметила, что на лице Джослина появилось отвращение. Это показалось ей намного ужаснее, чем она себе представляла, во всяком случае, гораздо хуже, чем те побои, которые ей приходилось выносить от мужа. — Джайлс тогда уехал, — рассказывала она. — Возможно, на рыцарский турнир во Франции, я не помню причину его отъезда, знаю только, что он отсутствовал в Рашклиффе. Раймонд хорошо со мной обходился — проводил со мной время, никогда не кричал и не выходил из себя. Разве я могла тогда предполагать, что он лишь расставляет мне ловушку? Мне тогда еще не исполнилось и четырнадцати. Как-то вечером он зашел ко мне в спальню поговорить о празднике, который собирался устроить в честь возвращения Джайлса. Так он мне заявил. — Линнет зажмурилась, словно ожидая удара. — Он принес с собой кувшин вина, но не обычного, которое держат в каждом доме, а бургундского со специями. Я до сих пор ощущаю его вкус. К тому времени, как я догадалась, что ему нужно, я не имела в себе достаточно сил его остановить, да я, честно говоря, уже и не хотела, да простит меня Бог. Когда я проснулась на следующее утро, у меня ужасно болела голова. Он тогда уже ушел, сделав свое дело. — Вся дрожа, молодая женщина бросила робкий взгляд на Джослина, но его лицо оставалось таким же непроницаемым, как раньше. — Я приказала прислуге приготовить ванну и чуть не сорвала с себя кожу, но это не помогло. Я даже не осмелилась признаться в своем грехе на исповеди, но, как оказалось, весь этот кошмар не закончился. — Она взволнованно принялась ходить взад-вперед по комнате, словно зверь, загнанный в клетку. Джослин, напротив, сидел неподвижно, как изваяние.
