Зия Самади - Избранное. Том 2
Впрочем, тревога оказалась если не напрасной, то во всяком случае преувеличенной. Разбежавшиеся, а сейчас частично вновь собравшиеся остатки гарнизона и не думали о контратаке после сражения, которое показалось им подобием ада. Они мечтали лишь незаметно проскользнуть мимо партизан и уйти как можно дальше от места побоища. Но теперь батур уже не собирался их отпускать.
Ночная схватка оказалась яростной. Собака, увидев, что единственный выход, через который можно спастись, закрывает человек, бросится на него, как бы его ни боялась. Так поступили и черики.
Большая часть их была уничтожена партизанами. Но некоторым все же удалось прорваться. Преследуя беглецов, батур оторвался от своих. Он стиснул поводья зубами — в обеих руках у него были пистолеты, из которых он стрелял не переставая. Но вот кончились патроны. Гани с трудом остановил разгоряченного жеребца, что-бы перезарядить свои маузеры. Несмотря на темноту фигура огромного всадника представляла неплохую мишень. И пуля черика нашла ее.
Гани не упал с коня, он сполз на его шею, и верный скакун вынес его к своим.
— Гани ранен! Гани ранен!
Эти слова болью отозвались в сердце каждого бойца.
Так закончился этот поход под руководством Гани.
Глава двадцать вторая
У этого дома с воротами, выкрашенными в синий цвет, постоянно — и днем и ночью — толкутся люди. Он стал местом настоящего паломничества. И из близких, и из далеких мест приходят сюда самые разные люди. Приходят, чтобы узнать о здоровье Гани, повидать самого батура, спросить его — не нужна ли ему какая-нибудь помощь. После свидания с Гани-батуром люди спешат в свои селения рассказать новости о герое своим землякам — всех интересует его здоровье.
— Смотрите, из дома вышел Касым-мираб! — произнес кто-то в толпе ожидавших, и люди окружили башмираба, с волнением нетерпеливо заглядывая ему в глаза.
— Братья, наш батур уже восстановил свои богатырские силы, он вновь такой же, каким мы знали его раньше!
— Ну как он там? Рассказывай!
— Не успел я войти, как он поднял меня, схватив за пояс! И на руках пронес в другую комнату! Вот как!
— Слава аллаху!
— А почему он на улицу не выходит?
— Да эти доктора, разве они дадут. Вцепились, словно репей: нельзя да нельзя!
— Что это такое? Да разве можно льва держать в клетке?..
— Истосковался он, наверное, в четырех стенах?
— Точно. Говорит: если доктора не выпустят меня на этой неделе, ночью сяду на коня и убегу в горы. Там-то меня никто не найдет!
— А что? Он может…
А в дом после Касыма-мираба вошли монгол и казах — посланцы Текеса и Кун-Кунеса… Рахимджан Сабири — теперь он занимал пост начальника управления внутренних дел — выходя из коляски, увидел Замана.
— Ты что здесь делаешь?
— Вот пришел проведать Гани-ака.
— Он вчера спрашивал у меня про тебя…
— Мне бы хотелось поговорить с ним.
— Отчего же не заходишь?
— Посмотри, сколько народу. Неудобно как-то — ему же совсем покоя не дают… Видишь вон тех древних стариков?
— Вижу, а что?
— Если у тебя есть время, подойдем к ним.
Рахимджан взглянул на часы, и оба они направились — к сидевшим у дома в ожидании старику и старушке.
— Здравствуйте, бабушка! Что вы здесь делаете? — почтительно спросил Заман.
Дряхлая старушка не без подозрительности посмотрела на франтовато одетого Рахимджана и, ничего не ответив, закрыла лицо концом платка.
— Не бойтесь, бабушка, мы тут все свои. Что это у вас? — Рахимджан показал на аккуратный узелок в руке у старушки.
— Это лепешки для батура. Я сама испекла их и принесла из Чулукая.
— Из Чулукая? — переспросил Рахимджан.
— Да, из Чулукая. Я жена тамошнего мельника…
— Все, все, я понял. Вы жена мельника Момуна, так?
— А откуда вы его знаете? — старушка, успокоившись, открыла лицо.
— В тот день, когда Гани-батур спас вашу дочь Зайнап от Хакима, мы были в Чулукае.
— Ну, тогда ты все знаешь, сынок… Вот я и пришла посмотреть на нашего Гани, нашего хлеба ему принесла…
— Идемте, я проведу вас, — Рахимджан взял под руку старушку и провел в дом.
— А вы откуда, дедушка? — спросил Заман старика.
— Я из Опиярюзи, сынок.
— Ого, из какой дали приехали! Не тяжело вам было?
— Да ведь я приехал узнать о здоровье нашего Гани. Я бы для этого на край света поехал. Ведь он моего единственного сына от смерти спас!
— А в хурджуне у вас что?
— Груши из моего сада. Всю зиму хранил. Пусть поест наш батур — может, от них ему лучше станет.
— Обязательно станет, дедушка.
Рядом ждала своей очереди татарка с маленьким мальчиком.
— А вы, тетушка, почему пришли? — спросил ее Заман.
— Если бы не Гани, мои четверо детей остались бы сиротами. Гани спас моего мужа от казни. И я пришла поблагодарить его от всей души.
Заман и вернувшийся Рахимджан поговорили со многими людьми, ожидавшими встречи с Гани. Каждый из них с волнением произносил слова благодарности батуру, каждый был чем-нибудь обязан ему. Это были совсем разные люди, оказался среди них даже русский священник.
— Наверно, это все-таки самое большое счастье в мире — когда люди тебя так уважают и любят, — задумчиво сказал Рахимджан.
Заман кивнул:
— Редкая эта судьба, немногим она дается… Наш Гани занял место в сердце всего народа и — я уверен в этом — занял его навсегда…
МАИМХАН
Глава первая
Близился полдень, а Мастура-ханум все еще нежилась на высоких подушках, время от времени потирая мягкими розовыми ладонями веки, слегка припухшие от выпитого вчера мусалляса.
— Шари-и-ван!.. — слабым голосом, как бы через силу, позвала она наконец.
— Я здесь, госпожа. — Шариван, готовая исполнить любой каприз своей повелительницы, уже стояла на пороге, опустив голову и касаясь подбородком покорно скрещенных на груди рук.
Мастура попыталась грозно взглянуть на служанку, но ее глаза, подернутые дремотной поволокой, в ту минуту не смогли выразить ни презрения, ни гнева.
— Кажется, скоро мне самой придется будить тебя по утрам, — лениво зевнув, проговорила Мастура.
— Не сердитесь, госпожа, — робко начала Шариван, — я трижды подходила к двери, но не могла осмелиться…
Только после этих слов Мастура проснулась окончательно.
— Вон отсюда! — Холеную молочную кожу на ее щеках залил густой румянец. — Из-за тебя, разгильдяйка, пропустить утреннюю молитву!.. Пускай этот грех ляжет на твою душу!
